Облачные замки

Я раздвинул занавески и заглянул внутрь; мою щеку согревало теплое дыхание Катики. Тишина мертвая, ничем не нарушаемая, и застоявшийся воздух помещения, которым редко пользуются. Трясущимися руками я достал фонарик. Темнота, казалось, поглотила его луч, явив нам лишь крохотный кружок высвеченного ковра.

Джип вопросительно поглядел на Катику, которая вздрогнула.

– Я ничего не чувствую. Но это не значит, что тут ничего нет.

Молл уже перекинула ногу в проем. Я попытался ее удержать, но она стряхнула мою руку.

– В некотором смысле я защищена, – прошептала она, отматывая немного веревки. – Сначала я, потом пусть идет маленькая ведьмочка. И только потом вы, мужчины!

Затем без лишних разговоров она скользнула вниз, ухватилась за веревку и, повиснув на ней, принялась изучать пол, освещая его фонариком. Потом она преодолела оставшуюся пару футов и приземлилась легко, словно перышко. Катика последовала за ней, бормоча проклятия: она зацепилась юбкой за торчавший в раме гвоздь. Молл подхватила ее и бесшумно поставила на пол. Нам с Джипом было разрешено спуститься только после того, как она исследовала воздух.

Мы стояли, утопая в мягком ковре, и бесцельно шарили лучами фонариков по стенам.

Джип пожал плечами:

– Ну, если твой друг и занимается тут чем-то не особенно хорошим, то он очень ловко это маскирует. Здесь скучно, как в спальне епископа!

Молл ухмыльнулась, и зубы ее сверкнули в неярком свете фонариков.

– Эх, порассказала бы я вам кое-что о святых отцах…

Катика зашипела как кошка и принялась царапать оказавшийся рядом изящный шкафчик – один из тех, что обрамляли стены. Дверцы были закрыты, но ее цепким пальцам удалось открыть замок. На зеркальных полках блеснул металл – те покрытые узорами сосуды, которые я видел тогда, серебряные, золотые и серебряные с позолотой. С лихорадочной энергией она кинулась к следующему шкафчику, и перед нашими глазами предстали астролябии и другие диковинные старинные инструменты, украшенные обильной гравировкой и сто ящие наверняка целое состояние.

Я тихонько запротестовал:

– Катика, это, может быть, просто часть коллекции Лутца. Он, в конце концов, известный любитель антиквариата и баснословно богат…

Но она уже открыла следующий шкафчик, и я отскочил назад. В нем лежал всего-навсего сложенный кусок богато украшенной тяжелой ткани, выцветшей и на вид очень пыльной, но поблескивавшей вышивкой из драгоценных камней. И все это великолепие было забрызгано и заляпано грязными пятнами и источало по всей комнате редкостное зловоние.

– Ритуальное покрывало! – тихо произнесла она. – О, ничего не изменилось. Давай теперь посмотрим на знак, который ты тогда видел. Ты уверен, что он именно там, под ковром?

– Я же говорил, что люди Лутца сдвигали мебель и скатывали ковер!

Джип потянул ковер, затем приподнял с одной стороны тяжелый шкафчик времен Империи.

– Придется попотеть, прежде чем мы все это сдвинем…

– А мне плевать, если Лутц узнает, что здесь кто-то был. Пусть этот ублюдок с ума сойдет от беспокойства!

Я вытащил меч из ножен и принялся кромсать ковер вдоль и поперек, так что его клочья полетели во все стороны. Разрез зазиял, как рваная рана, и появился отполированный мрамор с прожилками из металла.

Я отшвырнул ногой куски ковра, и мы зажгли фонарики. По периметру комнаты мрамор был серый, обычный, такой, как в приемных офисов богатых фирм. Но когда Молл отбросила последние остатки ковра, мы увидели вставки из более дорогих пород в широком круге, который я успел тогда заметить. Джип с Катикой отступили назад и оттащили меня, явно не желая оказаться внутри круга.

Молл первая нарушила тишину, приглушенно и как-то жутковато засмеявшись:

– Это что еще за игрушки?

Рисунок заполнял собой центр зала: кольцо из камня потемнее, внутри его – изящная надпись из завитков; а через весь круг пролегали жирные прямые золотые лучи, составлявшие зловещую пентаграмму. Ее заостренные щупальца соединялись на вершинах и у основания, составляя внутренний и наружный пятиугольники. Эти фигуры и приглушенный серый фон отдавали стилистикой 1930-х годов – но не Баухауса [67], а тяжеловесных классических строений, которые разбросаны по Мюнхену и с фасадов которых в свое время убрали свастику. Но теперь я увидел и то, что располагалось в мраморе под рисунком, – огромную полосу вставки, практически бесформенную, в колеблющемся свете фонариков она показалась кровавым пятном или языком пламени.

– Ты прав, Стивен, мы видели такой же и на корме «Сарацина». Пятиугольник – это фигура, которая может служить кому угодно, и добрым и злым, и предстает в разных вариациях. Таких, словно с раной в сердце, я никогда не видела. И эту проклятую надпись я прочесть не в силах! Тут могут оказаться и магические знаки, и греческие цифры. А может, еврейский алфавит или санскрит, эмблемы стихий или знаков зодиака – или другая подобная алхимия или астрология. Но если бы смысл не был так тщательно скрыт, я бы не была относительно этой фигуры столь высокого мнения.