Облачный атлас

— Что стараться? — Лицо его выражало разочарование. — Она витает в облаках! Думает, что сейчас шестьдесят шестой!.. Нет, не притворяется. А ты сама стала бы мараться?.. Нет, не сказала. Она думает, что я ее первый муж. Сказала, что у нее нет никаких сыновей… Да какой еще эдипов комплекс?.. Да, снова описал. Три раза… Подробно, да… Приезжай и попробуй сама, если думаешь, что у тебя лучше получится… Ну, обо мне она тоже никогда не заботилась… Только прихвати духи… Нет, для себя. От нее разит… А чем еще от нее может разить?.. Разумеется, моют, но за этим невозможно уследить, ведь просто все время… капает.

Он забрался в свой «рейнджровер» и с ревом устремился вниз по аллее. У меня мелькнула было мысль броситься за ним и проскользнуть в ворота, прежде чем они захлопнутся, но потом я напомнил себе о своем возрасте. Да и все равно я не смог бы укрыться от камеры наблюдения, и Уизерс схватил бы меня, прежде чем я успел бы кого-нибудь остановить.

— Сын миссис Гочкис, — сказала Вероника. — Она была сама доброта, но вот о сыночке такого не скажешь, нет и нет. За порядочность не становишься совладельцем забегаловок в Лидсе и Шеффилде. В семье не без урода.

Миниатюрный Денхольм.

— Что ж, по крайней мере, он ее навещает.

— И вот почему. — Старое ее лицо озарилось привлекательным шаловливым отблеском. — Когда миссис Гочкис проведала о том, что он собирается упрятать ее в «Дом Авроры», то уложила все семейные драгоценности в коробку из-под обуви и закопала ее. Теперь не помнит где или помнит, но не говорит.

Эрни разделил последние капли спиртного.

— Что меня в нем раздражает, это его манера не вынимать ключ зажигания. Каждый раз. В реальном мире он никогда бы так не поступил. Но мы такие дряхлые, такие безвредные, что ему не нужно даже быть осторожным, когда он сюда приезжает.

Я рассудил, что не стоит спрашивать Эрни, почему он заметил такую вещь. Он в жизни не сказал ни одного лишнего слова.

Я стал наведываться в котельную ежедневно. Снабжение виски было неустойчивым, чего не скажешь о нашей компании. Мистер Микс исполнял роль черного Лабрадора при пожилой чете, чьи дети покинули дом. Эрни выдавал язвительные замечания о своей жизни, разных временах и фольклоре «Дома Авроры», но его фактическая супруга могла поддержать разговор едва ли не на любую тему. У Вероники хранилось большое собрание фотографий с автографами не то чтобы звезд, но довольно-таки известных людей. Она была достаточно начитана, чтобы оценить мое литературное острословие, но не настолько, чтобы распознать его источники. Мне это в женщинах нравится. Я мог сказать ей что-нибудь вроде: «Самое значительное различие между счастьем и радостью состоит в том, что счастье — это субстанция твердая, а радость — жидкая», — и, будучи в безопасности благодаря тому, что она не знала Дж. Д. Сэлинджера,^[183] ощущать себя остроумным, очаровательным, даже молодым. Я чувствовал, что Эрни наблюдает за тем, как я распускаю хвост, но думал — а какого черта? Мужчина может позволить себе немного пофлиртовать.

Веронике и Эрни удалось уберечь душу. Они предостерегали меня об опасностях «Дома Авроры»: о том, как вонь мочи и дезинфицирующих средств, шарканье Неумерших и злобный нрав Нокс подменяют собой понятие обыденного. По мнению Вероники, стоит какой-либо тирании стать обыденной, и победа ее неизбежна.

Благодаря ей я чертовски хорошо встряхнулся, обновил все свои представления. Выдернул волосы из ноздрей и одолжил у Эрни немного крема для обуви. «Каждый вечер начищай свои туфли до блеска, — говаривал мой старик, — и будешь не хуже всех прочих». Оглядываясь назад, я понимаю, что Эрни терпел мою рисовку, ибо знал, что Вероника меня всего лишь баловала. Эрни никогда в жизни не читал никакой беллетристики — «Я-то всегда предпочитал слушать радио», — но, наблюдая за тем, как он в очередной раз уговаривает вернуться к жизни викторианскую систему парового отопления, я всякий раз чувствовал себя мелковатым. Это правда, что после чтения слишком многих романов делаешься слепцом.