Облачный атлас

«Энергейт» больше не является ее сенсацией. На Суоннекке кишат репортеры, члены Сенатской комиссии, агенты ФБР, полиция округа и голливудские сценаристы. Блок «Би» законсервирован, строительство блока «Си» приостановлено.

Луиза снова достает открытку от Хавьера. На ней изображены три НЛО, делающих «горку» под Золотыми Воротами:

Привет Луиза, здесь все классно только мы теперь живем в своем доме, так что я не могу прыгать по балконам чтоб навестить друзей. Пол (это Человек-волк только мама говорит что мне нельзя больше так его называть хотя ему это типа нравится) берет меня завтра на распродажу марок, а потом я смогу выбрать какой краской хотел бы чтобы покрасили мою комнату и готовит он лучше чем мама. Не забывай обо мне только потому что ты теперь такая известная, ладно? Хави.

Еще в почте имеется пакет от Меган Сиксмит, присланный по просьбе Луизы. В нем лежат последние восемь писем Роберта Фробишера своему другу Руфусу Сиксмиту. Луиза вскрывает пакет пластиковым ножом. Вытаскивает один из пожелтевших конвертов, на почтовом штемпеле которого значится «10 октября 1931», прижимает его к носу и вдыхает. «Интересно, молекулы шато Зедельгем и рук Роберта Фробишера, дремавшие в этой бумаге сорок четыре года, — кружатся ли они теперь в моих легких, в моей крови?»

Кто может сказать?

Письма из Зедельгема

Шато Зедельгем 10-Х-1931

Сиксмит,

Эйрс три дня как в постели, оглушен морфием, но кричит от боли. От треволнений и тревог у всех голова идет кругом. Доктор Эгрет предупреждает меня и И. не путать вновь обретенную Эйрсом joie de vivre^[223] в музыке с подлинным здоровьем и запрещает В. Э. работать на одре болезни. У меня от доктора Эгрета мурашки по коже. Каждый раз, встречая шарлатана, хоть немного, да подозреваю: вдруг он обдумывает, как бы половчее меня обобрать?

С головой ушел в свою собственную музыку. Звучит жестоко, но когда Хендрик приходит к завтраку и говорит мне: «Не сегодня, Роберт», — я чувствую едва ли не облегчение. Прошлую ночь провел в работе над громовым аллегро для виолончели, освещаемым взрывчатыми триолями. Тишина, акцентированная опасными мышеловками. Помню, церковные часы пробили три пополуночи. «Где-то далеко ухал филин, — говорит Гекльберри Финн, — значит, кто-то умер; слышно было, как кричит козодой и воет собака, — значит, кто-то скоро умрет».^[224] Вечно она меня преследует, эта фраза. Что помню дальше, так это Люсиль — она растягивала возле окна полотнища яркого света. Внизу, сказала она мне, меня ждет Морти Дондт, готовый к поездке. Думал, я сплю, но оказалось, что нет. Все лицо было словно покрыто коркой, и несколько мгновений не мог бы сказать, как меня зовут. Проворчал, что не хочу никуда ехать с Морти Дондтом, что хочу спать и что мне и без того есть чем заняться.

— Но на прошлой неделе вы договорились на сегодня! — возразила Люсиль.

Я вспомнил. Умылся, надел все свежее и побрился. Послал Люсиль за мальчиком, чтобы тот начистил мне туфли. Когда спустился к завтраку, дружелюбный торговец украшениями курил сигару и читал «Таймс».

— Не торопитесь, — сказал он мне, когда я извинился за свою медлительность. — Там, куда мы едем, никто не заметит, рано мы приехали или поздно.

Миссис Виллемс принесла мне завтрак, а за ней влетела И. Она не забыла, что это за день: вручила мне огромный букет белых роз, перевязанный черной лентой, и улыбнулась совсем как раньше.