Облачный атлас

Мероним плотнее укуталас’ в одеяло. Мои родители и все их пок’ление, они точно так же, как ты, Закри, верили, шо после Падения где-то за океанами уцелели целые города Древних. В в’ображении у них крутилис’ стародавние названия… Мельбун, Оркленд, Йо’бург, Буэнас-Йербс, Мумбай, Синг’пор. К’рабельщица открывала мне то, чего никогда не слышал ни один житель Долин, и я слушал ее безмолвно-напряженно. Наконец, спустя пять десятилетий после того, как наш народ высадился на острове Предвидения, мы снова запустили свой К’рабль, к’торый нас туда и доставил. Далеко-далеко выли динго, значит, кому-то вскоре предстояло умереть, и я молился Сонми, шоб это были не мы. Мы нашли эти города там, где указывали старые карты, города из мертвого камня, города, удушенные джунглями, города, прогнившие от чумы, но ни разу не наткнулис’ на какой-ни’удь признак живых городов своих устремлений. Мы, Предвидящие, не верили, шо наше слабое пламя Цив’лизации было теперь самым ярким в Целом Мире, и год от года мы плавали все дальше и дальше, но нигде не нашли пламени ярче. Мы чу’с’вовали себя такими одинокими. Какое это тяжкое бремя для двух тысяч пар рук! Клянус’, в Целом Мире насчитается лишь неско’ко мест, сравнимых по Смекалке с Девятью Долинами.

Услышав эти слова, я испытал одновременно и тревогу и гордость, шо твой па; а если г’ворить о нас с ней, то мы вовс’ не были столь различны, как бог и веру’щий, не.

На второй день распушенные облака унеслис’, шо твои кролики, на запад, и громко-жарко зашипело коварное подветренное солнце. Шо киты, пили мы воду из ледяных темно-коричневых ручьев и поднималис’ все выше к прохладе, пока от нас не отстали все мозесы до единого. В сухой-чахлый лес просеками вдавалис’ черные бритвенные языки лавы, выплюнутой-выблеванной Мауна-Кеа. Идти по этим скальным полям приходилос’, ей, черепашьим шагом, лишь коснис’ слегка этих скал, как из пальцев обильно-быстро польется кровь, так шо я обвязал себе башмаки и руки полосами шкурной коры и то же самое сделал для Мероним. Ноги у нее покрылис’ пузырями мозолей, вишь, ее подошвы не были такими загрубелыми, как у меня, коз’паса, но эта женщина не была плаксой, не, то’ко не это. П’латку мы разбили в игольчато-шипастом лесу, и восковая дымка укрыла наш костер, но она же укрыла и тех, кто мог бы к нам незаметно подкрасться, из-за чего мне было не по себе. Тела наши разламывалис’ от усталости, но сонливости в голове не было, и за едой мы немного пог’ворили. Ты действи’льно не боишься, спросил я, вздергивая кверху большой палец, повстречаться с Джорджи, когда мы доберемся до вершины, как это случилос’ с Труменом Нейпсом?

Мероним сказала, шо гораздо больш’ она боится, шо испортится погода.

Я высказал то, шо думал: Ты не веришь, шо он настоящий, правда?

Мероним признала, шо Старый Джорджи для нее нереален, не, но для меня он все равно может оставаться реальным.

Тогда кто, спросил я, учинил Падение, если не Старый Джорджи?

Миг аль два в темноте обменивалис’ новостями мрачные птицы, к’торых я не знал. Предвидящая ответила: Древние сами учинили свое Падение.

О, слова ее были шо веревка из дыма. Но ведь у Древних была Смекалка!

Помню, она ответила: Ей, Смекалка Древних справлялас’ с болезнями, милями, семенами и делала чудеса обыденными, но с одной вещью она не справлялас’, не, с жаждой, живущей в людских сердцах, с жаждой большего.

Чего большего? — спросил я. У Древних было все!

О, большего добра, более вкусной еды, более быстрых скоростей, более долгих жизней, да и более легких… в общем, большей власти, ей. Вишь, Целый Мир, он велик, но он не был достаточно велик для той жажды, к’торая заставляла Древних вспарывать небеса, кипятить моря, отравлять почву взбесившимися атомами и возиться со сгнившими семенами, как шо появлялис’ новые болезни и бебени рождалис’ уродцами. В конце концов государства, сначала постепенно, затем быстро-резко, превратилас’ в варварские племена, и дни Цив’лизации окончилис’, кроме нескольких складок-кармашков там и сям, где мерцали ее последние угольки.

Я спросил, поч’му Мероним никогда не г’ворила об этом в Долинах.

Жителям Долин не хотелос’ бы узнать, ответила она, шо людская жажда не то’ко породила Цив’лизацию, но и убила ее. Я знаю это от других иноземных племен, у к’торых гостила. Бывает, шо ты г’воришь кому-то, шо их верования неправильны, а они думают, будто ты г’воришь, шо их жизни неправильны и их правда тож’ неправильна.

Ей, она, вероятно, была права.