Облачный бык

Я погладила его по руке. Отметила с недоумением: у Якова не дрожат пальцы. Весь день он копал, как бешеный, но свежих мозолей нет. И потом от него не пахнет…

– Давай подберу другой цветок.

– Я б не злился, если б ты ошиблась, – озлился Яков. – Но я сперва подумал глупость, а после… на себя рычал. Ведь сам спросил! А зачем? Затем, что я… как бишь к западу от столицы называют цветок?

– Звонец. А то не знаешь.

– Звонец, – он фыркнул. – Да уж, что есть, то есть. Точно про меня. Барышня-а, а ты пиво пьешь? А гостинец братцу Яну купишь? Ряжской воблы три пудика, сладенькой.

– Вразуми братца, Яков: не влезут в шарабан три пуда этой заразы, способной обломать и железные зубы.

– Тогда кулёчек на пудочек, – он умудрился сделать кроткое, скорбно-просительное лицо. Свел ладони в горсточку и поморгал, умильно сопя.

– Кулёчек? – я отвязала от запястья кошель на ленте и уложила целиком в горсть просителя. – Больше денег нет. Торгуйся. Тут и уха, и вобла с пивом.

Яков встряхнул кошель и вслушался в звон.

– Тебе пить вредно, – тон злодея стал деловым. – А мне зубы ломать полезно.

Я пожала плечами, удивляясь постоянству трат на Яковов в этом сезоне: в кошеле, если верно помню, пять рублей с какой-то мелочью. Выползку досталось столько же. Интересно, для здешнего трактира пять рублей – много или мало? Может, пора краснеть и сбегать? Вдруг обед можно заказать лишь целиком, это вроде бы называется «накрыть стол». А после хоть один сиди, хоть с гостями…

В ухо хихикнул Яков. Еще бы! Я не молча выдумывала страхи, я проговаривала самые навязчивые. Начала выдумывать беды еще в шарабане, злясь на подначки «налетчика», а продолжила это бесконечное занятие, вцепившись в перила крыльца и на всякий случай изучая ивняк, художественно высаженный по берегу. Редкий, для спасения бегством – негодный.

Яков не страдал и побега не затевал. Он мигом пристроил Снежка и шарабан, поговорил с кем-то у конюшни, посмеялся с кем-то во дворе и подкрался обратно ко мне, чтобы громко кашлянуть в ухо.

– Ай! – я не стала расстраивать налетчика.

– Актерствовать и не пробуй, честная барышня, – Яков поддел под локоть и потащил в трактир. Сама бы я не сдвинулась с места. Меня моими же страхами приклеило к крыльцу. Но Яков вел настойчиво, а говорил покровительственно. – Приятственное заведение. И Яну уютно, и Якову занятно. В сезон тут на пять рублей не загуляешь, но пока что весна. Подбородок выше, мы годные гости.

– Да ну тебя, – с нескрываемым облегчением выдохнула я.

– Мне разболтали по секрету, вон тот стол лучший. С видом на озеро, в стороне от гульбищ. Сегодня тут тихо, но я предусмотрителен… Ей светлого, мне темного густого, – велел злодей. Он уже отвернулся и говорил с парнем в красной рубахе, подпоясанной намеренно растрепанной верёвкой. – Прочее сам сообрази, ага?

Яков выдвинул стул, дождался, пока я сяду, и снова подвинул. Вышло ловко и привычно… я опять задумалась: кто он такой? Трактирные пианисты не обучаются подобным манерам, уж тем более не практикуются в них. Пока я думала, Яков вытряхнул содержимое кошеля, не глядя, в горсть «красной рубахи», назвав парня Окуньком. Оба засмеялись – стало понятно, они успели позубоскалить и теперь почти друзья.

Проводив взглядом денежку, которой мне хватило бы на две недели тихой жизни, я не испытала огорчения. Разве смутную досаду: явись я сюда без Якова, и заказ бы не сделала. А налетчик вон – уже сошел за завсегдатая.

Мне под руку подсунули глиняную кружку, холодную и чуть влажную на ощупь. Пена – горкой. Якову досталась кружка вдвое больше. Он блаженно вздохнул и принялся лизать пену, пока по столу звонко стучали донышки тарелок с закусками и зеленью.

– Давай я извинюсь, – предложил Яков, сделав первый глоток. – Я плохо подумал о тебе еще на станции. Сразу решил, что барышня высокомерная до тошноты. Такой был день, – Яков растер старый, почти сошедший синяк. – Три раза кряду я ошибся: о тебе подумал плохо, о Мергеле – самонадеянно, а уж с его женой… Н-да.

– В тот день ты спросил про живок из-за своей семьи, – сообразила я. – Лесные шаманки, они тоже из породы жив?

– Они другие и… никто не знает. Однажды я сбежал в лес. Дурак был малолетний, хотел найти родную мамку, – Яков сделал несколько крупных глотков. – Увяз в болотине, подвернул ногу и налетел на старого секача. Три раза почти умер, в общем. Днями и ночами брел и брел… орал, что хочу увидеть её. Вода кончилась, еда, силы. И все, стало темно… После я узнал, что лесные люди вынесли на опушку. Ни один со мной не заговорил. Так я понял, что для них я чужак. А дома отец избил меня в первый и последний раз за всё время… Так я решил, что ему я дорог. Больше не искал ту родню, – Яков допил пиво и отодвинул кружку. – Но я ищу ответы к старым вопросам. Для того и начал разговор о живках. Хотя чего уж, ты поняла, как я отношусь к этим ловким бабам.

– Разве у меня могут быть ответы? Да, мне не нравятся живы. От храмовых – мурашки, от наемниц… брр, отвращение.

Я отхлебнула пиво и стала искать годную закуску. Яков подвинул тарелку с хрустящим хлебом и свиными шкварками.