Облачный полк

– Ага. Он целые броненосцы пополам резал. Дома взрывал. А если в воду попадал, то целое озеро могло сразу испариться, и все, кто был вокруг, все варились заживо.

– А население что? – спросил озабоченно Саныч. – Сопротивление оказывало?

– Конечно. Но сам понимаешь, против треножников особо не попрешь. Народ разбежался просто. А те, кто покрепче, они все по канализации попрятались…

– А дело где происходило? – въедливо поинтересовался Саныч.

– В Англии.

– Понятно теперь. А чем закончилось все? Победили марсиан?

– Как сказать. Там этот дядька – герой главный, он бродит по Англии, а там все разгромлено. Все горит, кругом трупы лежат, собаки одичавшие бегают, людей совсем нет. И дядька этот стал подозревать, что он совсем один на земле остался, а остальных всех сожрали. Он так от этого расстроился, что сошел с ума.

– Совсем что ли? – разочарованно спросил Саныч.

– Нет, временно. Помешался немного, вот как Колупаев наш, в беспамятство впал. А когда пришел в себя, то обнаружил, что все кончилось. Все марсиане вымерли.

– Отчего?

– От микробов. Марсиане пили кровь, а в ней были микробы. Они их всех и уничтожили.

Саныч помотал головой.

– Писатель, наверное, тоже английский сочинил? – спросил он.

– Да, кажется.

– Оно и понятно. У англичан все за них микробы делают. Вместо того, чтобы самим собраться и этих осьминогов поганых перебить, они это дело микробам поручили.

Саныч рассмеялся.

– А вообще правильно говорят – руки перед едой надо мыть. Хотя , например, могу и без рук есть, даже горячие щи.

Я не поверил.

– Просто. У нас в деревне Протасов жил, ему еще на империалистической обе руки оттяпало. Так он все мог ногами делать, даже шить.

– А ел тоже ногами?

– Нет, ел он вообще без ног. Жена ему нальет щей в чашку, а он возьмет и полкраюхи хлеба туда засунет. Хлеб все щи втянет – и можно просто откусывать уже. А гуща потом со дна тоже легко собирается, я пробовал – получается.

От рассказов про еду как всегда громко заныло в животе. Саныч услышал и успокоил:

– Не бойся, скоро в Красном Доре будем, пожрем. Там у Щенникова племянница, она хлеб печет. Часа за три успеем.

Но мы не успели до щенниковской родственницы, до хлеба и щей, до тепла – из леса вывалилась метель, минута – и мы оказались в морозном вихре, обступившем со всех сторон. Тропинка потерялась, Саныч остановился. И как-то сразу стало холоднее.

– Не успели, – зевнул Саныч. – Километров пятнадцать осталось.

– Может, проскочим? Пятнадцать километров не так далеко.

Саныч помотал головой.

– Не проскочим, – сказал он. – Черт!

И выругался еще хуже. Ночевка в лесу. Вообще-то, ничего страшного, и не в первый раз… Только не сегодня. Сегодня, наверное, далеко за тридцать, и метель, тут костерком не обойдешься, тут нодья нужна. А с ней возиться часа три, а с нашим-то топориком и больше, сдохнешь, пока ставишь.

– Тут есть местечко, – он кивнул в сторону реки. – Недалеко вообще-то. Только…

– Только что?

– Ничего, так. К реке.

Саныч резко свернул вправо.

Сбежали к реке. Здесь было холоднее и опаснее, ветер оголил лед на излучине, я поглядел под ноги и увидел ночь. Лед был прозрачный, с тонкими еле заметными серебристыми прожилками, за которыми чернела вода. И звезды отражались.

Но вода все-таки текла, отчего под валенками создавалось движенье, звезды шевелились, как живые, я точно по небу шагал. И глубина, она чувствовалась, вряд ли тут больше пяти метров, но я ощущал пятками настоящую бездну. Но мы зачем-то остановились на самой середине реки, Саныч опять слушал – как ветер воет.

У меня начали прищелкивать зубы, я заплясал на льду, стараясь, однако, не подпрыгивать, а только пристукивать ногами. Саныч направился к противоположному берегу, вглядываясь в крутояры. Здесь выбраться было совсем никак, ветреная сторона, на косогоры намело снега, сугробы оказались непроходимы, и мы прошагали до плеса.

– Тут пляж, – кивнул Саныч на снежное поле. – Песок хороший. А еще ракушки древние водой вымывало, если их достать и истолочь, то зубной порошок получается, зубы от него белые-белые. Сюда за ракушками из Пскова приезжают… приезжали то есть. Нам туда.

Он круто повернул вправо. Снег здесь глубокий, выше колена, подмерзший верхней коркой, мы пересекли плес, и стали продираться через березовую рощу. Тут снега оказалось меньше, чем на реке, но все равно, шагать тяжело, даже за Санычем. Он пер как бронепоезд, пробивал целину, облегчал мне дорогу, казалось, что он вообще не устал, все-таки сплавщицкая закалка с фотографической не сравнится, и ГТО тут тоже не в помощь, какое там ГТО…

– Что мы ищем-то? – спросил я.

– Тут деревенька… Раньше… Слышишь?

Он остановился, чтобы хруст снега под ногами не заглушал. Скрип. Протяжный, будто плачет кто, не самый лучший звук в надвигающихся сумерках, громче метели, пронзительней ветра, ветер, северное ухо.

– В прошлом году там останавливались, – сказал Саныч. – Там тихо, туда особо никто не лезет, спокойно… Мертвая деревушка, вкрутую мертвая.

– Разорили?

– Не, это еще до войны… Тут кое что… Ладно, пойдем, а то я скоро снегом заплачу. Тут уже рядом, через березняк.