Внутренний голос убеждал меня в том, что, раз об исчезновении Донны не пишет пресса, нам пока не о чем беспокоиться. Но почему-то с каждой минутой мне все больше становилось не по себе. Я нервно отбивала такт ногой по полу и никак не могла остановиться. Я прекрасно понимала, что мой разговор с Томом Брискоу ничуть не прояснил и не облегчил положение дел. Более того, Том только разозлил меня своими намеками на жертв и адвокатов по защите репутации, равно как и многозначительными инсинуациями по поводу того, что Мартин каким-то образом причастен к исчезновению своей жены.
Кофе мог бы стимулировать мыслительный процесс, но я отдавала себе отчет в том, что сейчас это последнее, что мне нужно.
Вместо этого я поднялась наверх в свою крохотную ванную и открыла медицинский шкафчик, где рядом с зубным ершиком и контрацептивами примостился белый пузырек с пилюлями.
Пару недель назад, когда я была на приеме у доктора Каца, он назначил мне дополнительное лекарство. В тот момент мне ужасно не хотелось брать его, но я понимала, что мне требуется успокоительное. Маниакальные эпизоды пугали меня куда сильнее депрессивных. Мне нравилось держать все под контролем, и потому я постаралась упорядочить свою жизнь таким образом, чтобы не выпускать вожжи из рук. Но за последние пару дней у меня появилось такое чувство, будто гремлины вновь ожили у меня в голове.
Запрокинув голову, я проглотила пилюли, а потом уставилась на свое отражение в зеркале. Лицо мое выглядело бледным и унылым. Губы пересохли, глаза покраснели, а кожа покрылась пятнами, особенно заметными в резком свете настенного светильника.
Весь мой внешний вид кричал о нервном переутомлении. Мне отчаянно хотелось спать, но я понимала, что не смогу сомкнуть глаз, пока не получу обнадеживающих известий от Мартина.
Выйдя из ванной комнаты, я прошла в спальню и присела на краешек кровати, отчего беспокойство лишь усилилось. Мне хотелось быть там, с ним, решать проблемы, а не есть лапшу быстрого приготовления и сидеть в темноте.
Я вдруг пожалела о том, что у меня нет машины. И никогда не было. К тому времени, когда я уже могла ее себе позволить, она превратилась в ненужную роскошь. Но теперь мне казалось, что, имей я крошечный «Фиат» или какую-нибудь аналогичную женскую машинку для поездок по городу, у меня выросли бы крылья. Мобильный телефон, лежавший в кармане джинсов и давивший на бедро, напомнил мне, что для решения проблемы достаточно одного звонка.
Вызвав такси, я без дальнейших колебаний набрала номер Мартина. Мой звонок сразу же перевелся на голосовую почту, и я оставила ему сообщение, приказав себе сохранять спокойствие. Быстрым шагом пройдя по комнате из угла в угол, я сняла футболку, нашла лифчик и достала из платяного шкафа белую блузку. Прикосновение к свежей накрахмаленной материи всегда вселяло в меня бодрость и придавало сил, и сегодняшняя ночь не стала исключением.
Прибытия такси я дожидалась в холле.
Лондон все еще бурлил ночной жизнью, когда мы помчались по его улицам. Глядя в окно на то, как Эйнджел постепенно переходит в фешенебельный Ист-Энд, я вдруг ощутила укол зависти. Молодые люди в возрасте двадцати с чем-то лет беззаботно веселились, и их блаженная радость, разогретая алкоголем или наркотиками, напомнила мне о том, что всего несколько часов назад и я испытывала схожие чувства. Но кто-то щелкнул выключателем, наша вселенная изменилась, и греческий хор у меня в голове предостерег, что я совершаю ошибку. Сидя в такси, несущемся в Спиталфилдз в час ночи, когда Мартин даже не удосужился ответить ни на один мой звонок.
Потребовалось двадцать минут, чтобы добраться до бывшего склада У. Г. Миллера. Я испытала облегчение, не заметив рядом с домом Мартина ни полицейского авто, ни какой-либо иной «машины без опознавательных знаков». Рассчитавшись с водителем, я вышла из такси, ощущая нервную дрожь во всем теле. Трое мужчин с тщательно ухоженными бородками, выходя из бара по соседству, громко рассмеялись, чем здорово напугали меня.
Таксомотор укатил прочь, модное трио растворилось в темноте, и я осталась одна, шагая по брусчатке к бывшему складу. Рядом с ним росло дерево, которого я не замечала раньше, – худосочное, черное и ветвистое. Опершись ладонью о его ствол, я подняла голову, глядя на верхний этаж. Из одного из окон сочился слабый свет, признак жизни, придавший мне сил и мужества вновь позвонить Мартину.
На этот раз он ответил.
– Это я, – сказала я, стараясь ничем не выдать своего волнения. – Полиция… Они уже ушли?
– Ушли. Ты поговорила со своим приятелем-адвокатом?
– Да. Он оказался очень полезен. – Голос у меня дрожал, да и вообще, меня всю трясло от холода.
– Тогда поднимайся.
В ожидании лифта я разглядывала потолок атриума, отметив про себя, что он поднимается до самой крыши, словно выдолбленный в кирпичной кладке и металлоконструкциях. Двери лифта разошлись с лязгом, долетевшим до балок перекрытия; поначалу громкий, он постепенно превратился в едва слышное эхо.