— Да, — раздраженно отвечает мужчина, который меня удерживает.
Я вижу, как в поле моего зрения появляется первый мужчина. Не знаю, кто он, но от его вида у меня стынет кровь. Он азиат, возможно, японец.
С жестокой ухмылкой он тянется ко мне, и не знаю, почему я это замечаю, но на мизинце его правой руки не хватает фаланги.
Хватая меня за ноги, он поднимает их, и его ухмылка становится шире, а я продолжаю выкручиваться и сопротивляться, крича через руку, прикрывающую мне рот.
— Она дерзкая малышка, не так ли?
Парень позади меня только кряхтит.
Он встречается со мной взглядом, и я знаю, что он намеренно пытается меня напугать, когда говорит:
— Нам будет очень весело, когда допрос будет закончен.
Несмотря на мою борьбу, двое, удерживающие меня, сумели пронести меня в здание, а затем, не уронив спуститься по шаткой лестнице.
Меня бросают на стул и удерживают, пока привязывают к нему длинной веревкой. Потная ладонь исчезает, но ее место заменяет кляп из старой тряпки.
Обессиленная после всей своей борьбы, я дергаюсь, испытывая веревку на прочность, но она завязана крепко.
Двое мужчин, которые несли меня, отходят назад, и вперед выходит пожилой азиатский мужчина. Он говорит что-то по-японски, чего я не понимаю.
— Бл*ть, ты ничего не говорил о том, что она беременна, — обвиняюще говорит мужчина, несший мои ноги, кому-то позади меня.
Беременна? Я не беременна. У меня только что прошли месячные...
Черт.
— Какого хрена я должен был знать это? — говорит Маршалл. — После того, как последний раз трахал ее, думал, что она бесплодна.
Обойдя мой стул, Маршалл встает передо мной с торжеством на своем бледном одутловатом лице.
— Привет, Лили.
Рыча под повязкой с кляпом, я смотрю на бывшего мужа убийственным взглядом и борюсь со своими веревками. Если я до него доберусь, он покойник.
Пожилой мужчина снова что-то говорит по-японски.
Молодой переводит:
— Это существенно повлияет на ее рыночную цену.
— Не многие захотят иметь унылую стерву с булочкой в духовке, а?
Пожилой смеется, а молодой качает головой. Они еще о чем-то говорят по-японски, а затем младший кивает. Обращаясь к Маршаллу, он говорит:
— Мы готовы предложить тебе двойную цену, если ее беременность сохранится.
Маршалл, кажется, обдумывает это, наигранно постукивая пальцами по подбородку и нахмуривая лоб.
— Что ж, полагаю, я могу быть с ней помягче… пока она будет говорить мне то, что я хочу узнать.
Молодой азиат кивает.
— Это будет того стоить.
С глубоким вздохом рука Маршалла опускается с подбородка, и он кивает пожилому мужчине.
После того, как они договорились, Маршалл делает шаг вперед и садится передо мной на корточки, отчего наши глаза находятся на одном уровне.
— Я выну твой кляп. Если закричишь, выбью тебе зубы.
Потянувшись ко мне, он развязывает повязку, и я выплевываю кляп изо рта.
Мой язык пересох, я сжимаю губы, когда Маршалл, схватив меня за волосы на затылке, дергает их, и вскрикиваю, когда кожа головы вспыхивает от новой боли.
Что за херня происходит с парнями и дерганьем волос?
— Один вопрос. Все, что тебе нужно сделать, это ответить на один вопрос, Лили, и мы на этом закончим. Ты больше никогда меня не увидишь.
Задыхаясь от боли, смотрю бывшему мужу в глаза, показывая, что не боюсь его.
— Ты умрешь за это.
— Я еще не задал вопрос, сука.
Он снова тянет меня за волосы, и кожа моей головы такая чувствительная, такая болезненная, что я прилагаю все силы, чтобы не закричать. Не потому, что боюсь, что он выбьет мне зубы, а потому, что просто не хочу доставлять ему удовольствие.
Я задыхаюсь от боли, а он ждет, пока мое дыхание успокоится, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.
— Ты готова к моему вопросу?
Я не отвечаю ему, поэтому он снова дергает меня за волосы.
Стиснув зубы, я шиплю:
— Да.
— Хорошо, — усмехается он. — Теперь все, что тебе нужно сделать, это сказать мне, где находится семейный портрет, который висел над камином, и мы можем со всем этим покончить.
Он серьезно? Он не шутит?
— Где он находится? — рычит Маршал и дергает меня за волосы.
Черт подери, мой скальп настолько чувствителен, что я почти кричу.
— Какой портрет? — шиплю я, пытаясь выиграть время.
— Тот, что висел над камином, тупая сука.
— О, этот… Зачем он тебе?
Он так сильно дергает меня за волосы, что на этот раз я кричу. Я просто ничего не могу с собой поделать. Такое ощущение, будто кожа головы отрывается от черепа.
— Вопросы задаю я.
— Скажи мне, зачем, и я скажу тебе, где он, — кричу я.
Он еще немного дергает меня за волосы, но я только кричу.
Наконец, когда он понимает, что не получит от меня ответа, то немного ослабляет свою хватку.
Я слышу, как быстро говорят по-японски, но все еще не понимаю и не ухватываю суть.
— Мой дед недоволен тем стрессом, который ты у нее вызываешь. Если она потеряет ребенка, мы снизим цену.
— Хорошо, бл*ть. Я остановлюсь. Не снижайте цену.
Убирая пальцы с моих волос, Маршалл бросает на пол вырванные им пряди.
Тряся рукой, он пытается отряхнуть волосинки, прилипшие к его пальцам, и говорит мне:
— Я написал номера своих офшорных счетов на обратной стороне. Довольна? А теперь скажи мне, бл*ть, где он.