Обладать

– Я никак не могу решить, что мне делать. Хочу ли вообще дальше заниматься наукой.

– Как я уже сказал, у вас неделя в запасе. Захотите посоветоваться, взвесить «за» и «против», заходите на работу.

– Спасибо. Обязательно приду. Вот только немного соберусь с мыслями.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Гостиница «Одинокая рябина» стоит примерно в миле от селения Ходершэлл, укрывшись в ложбине при одном из отрогов Северных Холмов. Здание XVIII века, под замшелой сланцевой кровлей, вытянутое, невысокое, сложено из местного кремняка и облицовано тем же сланцем. Фасадом оно выходит на дорогу, которая – хотя и расширенная, с современным покрытием – петляет, как и встарь, меж холмов, почти лишенных растительности. В миле от гостиницы, если пересечь эту дорогу и двигаться вверх по длинной полузаросшей тропе, находится ходершэллская церковь, XII века постройки. Она приземиста, имеет толстые каменные стены и кровлю также сланцевую и увенчана непритязательной звонницей с флюгером в виде летящего дракона. И гостиница и церковь отделены от селения отрогом холма… В «Одинокой рябине» двенадцать номеров: пять в старинной фасадной части, остальные семь – в современной пристройке позади главного здания, сооруженной из того же местного материала. К гостинице примыкает сад со столиками и деревянными качелями для летних постояльцев. «Одинокая рябина» значится во всех брошюрах для туристов, под рубрикой «Где можно вкусно поесть».

Пятнадцатого октября гостиница была полупуста. Погода держалась не по-осеннему теплая – даже деревья не торопились сбрасывать листву, – однако сырая. Заняты были только пять номеров. В двух помещались Мортимер Собрайл и Гильдебранд Падуб. Собрайл расположился в лучшей комнате, над прекрасной, массивной парадной дверью, с окнами на тропу, ведущую к церкви. Гильдебранд Падуб – по соседству. Они жили в «Рябине» вот уже неделю, ежедневно совершая долгие пешие прогулки по окрестностям; от непогоды их защищали высокие сапоги, непромокаемые куртки и ветровки. Мортимер Собрайл раз или два обмолвился в полумраке бара – облицованного деревом, с золотыми проблесками латуни и с тёмно-зелёными плафонами редко разбросанных светильников, – что подумывает купить где-нибудь поблизости дом и поселяться в нём на месяц-другой в году для литературных занятий. Он нанёс визит нескольким агентам по купле-продаже недвижимости, посетил ряд домовладений, выказав изрядные познания в лесном деле и интерес к бесхимикатному сельскому хозяйству.

Накануне Собрайл и Падуб побывали в ближнем городке Летерхеде, в юридической конторе Деншера и Уинтерборна. На обратном пути заехали в магазин садового инвентаря и приобрели за наличные несколько лопат и вил различного рода, самых крепких, а также киркомотыгу. Всё это они погрузили в багажник «мерседеса». В тот же день пополудни они совершили прогулку к церкви, как всегда запертой от вандалов, побродили вокруг, разглядывая могильные плиты. У входа на маленькое кладбище, обнесённое крошащейся от времени чугунной оградой, висела табличка, гласившая: «Наш приход Св. Фомы относится к объединению из трёх приходов, где викарием преподобный Перси Дракс. Св. Причастие и утренняя молитва – в первое воскресенье каждого месяца, вечерняя молитва – в последнее».

– Мне не доводилось встречаться с этим Драксом, – сказал Гильдебранд Падуб.

– Пренеприятный тип, – отозвался Мортимер Собрайл. – Общество любителей поэзии города Скенектади принесло в дар этой церкви чернильницу, которой Падуб пользовался во время поездки по Америке. А заодно и несколько экземпляров книг, надписанных для американских почитателей, с вклеенной фотографией автора. Дали и стеклянную витрину для этих реликвий. Что же сделал Дракс? Поместил витрину в самый темный угол церкви, набросил на неё кусок пыльного сукна – и никаких надписей, никакой информации. Случайный человек и внимания не обратит.

– Случайному человеку в эту церковь всё равно не попасть, – заметил Гильдебранд Падуб.

– Что верно, то верно. Особенно Дракс злится, когда исследователи или просто любители творчества Падуба просят открыть церковь, чтобы почтить память поэта. Его главный аргумент – он не раз упоминал это в письмах ко мне: церковь – дом Божий, а не личная усыпальница Рандольфа Генри Падуба. Хотя я не понимаю, отчего ей не быть и тем и другим.

– А вы не пробовали перекупить эти вещицы?

– Пробовал, бесполезно. Я даже пытался попросить их во временное пользование, также за очень приличную сумму. Книги с надписями американским читателям уже имеются в Стэнтовском собрании, но чернильница – вещь уникальная. А он отвечает, мол, к сожалению, условия договора дарения не предусматривают передачи дара другим лицам. В пересмотре же условий он совершенно не заинтересован. Редкостный брюзга и зануда.

– А может, заодно умыкнуть и чернильницу с книжками? – сказал Гильдебранд и визгливо рассмеялся.

Мортимер Собрайл нахмурился.