Боже, я люблю его. Я люблю его тело. Мне нравится тяжесть его рук, когда они скользят по моей обнаженной коже. Мне нравится, как он прокладывает поцелуями дорожку вдоль моего пупка и бедра, ощущение его языка, когда он раздвигает мои бедра и устраивается между ними.
Он остается там до тех пор, пока я не становлюсь настолько возбужденной, что начинаю дрожать, пока я не начинаю кричать и прикрывать рот. Я дергаю его за волосы, и его пальцы впиваются в мою кожу, удерживая меня распростертой для него, когда он садится. Осознание появляется на его лице, когда он говорит мне, что забыл упаковать в чемодан презервативы.
На мгновение возникает нерешительность, мы обмениваемся взглядами.
Меня это ни капельки не волнует. Ни в малейшей степени.
Когда я говорю ему это, он подползает ко мне, прижимается своими губами к моим и крепко целует меня. Когда он прерывает поцелуй, он начинает благоговейно шептать, и сначала трудно разобрать слова. Затем я понимаю, что он произносит клятвы, обещая заботится и обнимать меня, лелеять меня, поддерживать меня в болезни и в здравии. Он повторяет все слова, которые не имел в виду, когда мы были в зале суда, когда он наваливается на меня всем своим весом и мягко вдавливается в меня, скрепляя нас вместе.
Я смотрю на него снизу вверх, мое зрение затуманено слезами.
— Пока смерть не разлучит нас, — добавляю я с безумно счастливой улыбкой.
— Пока смерть не разлучит нас, — подтверждает он, прежде чем наклониться и завладеть моими губами.
Эпилог
Я делаю снимок на свой телефон, когда Элизабет идет впереди меня с нашими двумя дочерями. Они ведут себя глупо, держась за руки и преувеличенно размахивая руками взад-вперед. Элизабет идет посередине, Лана и Изабель по обе стороны от нее. Близнецы так похожи на Элизабет, но в тоже время и не похожи. Их характеры схожи — все они болтушки, так что в нашем доме я едва успеваю вставить хоть слово.
Мы в Париже, в отпуске, которого с нетерпением ждали почти год. Я знал, что Элизабет понравится временная выставка Сезанна в музее д'Орсе. Я удивил ее билетами на нашу годовщину в прошлом году.
Девочки, вероятно, слишком маленькие, чтобы по-настоящему оценить поездку, в которую они отправляются, но Элизабет на седьмом небе от счастья, находясь здесь, в своем любимом городе, с нашими дочками.
Это прекрасный весенний день, и город наводнен людьми, жаждущими оценить его по достоинству.
Музей находится прямо впереди, перед ним выстроилась очередь. Скоро мы к ним присоединимся.
Изабель оглядывается и машет мне, чтобы я догонял ее.
— Ты идешь слишком медленно, папа!
Я делаю глупое лицо, и она смеется.
Лана поворачивается и возвращается за мной, хватая меня за руку, чтобы потащить за собой.
— Мама говорит, что мы можем получить угощение после музея. Это правда?
— Если мама так скажет.
— Она так сказала.
Тогда это закон.
По крайней мере, так это работает в нашем доме.
Мы с Ланой догоняем Элизабет и Изабель в конце очереди, чтобы войти в музей. Элизабет поворачивается и улыбается, и солнце подчеркивает яркий зеленый цвет ее глаз. Прежде чем я могу остановить себя, я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, и, как и ожидалось, наши дети ведут себя так, как будто они никогда не видели ничего более отвратительного в своей юной жизни.
— Взрослые не должны целоваться, — говорит Изабель поучительным тоном.
— Это так отвратительно! — вмешивается Лана.
Элизабет подмигивает мне.
— Слышал это? Мы отвратительны.
— О, как изменились времена, — говорю я, ведя нас вперед, когда очередь двигается.
Я обнимаю ее за талию, и она наклоняется ко мне.
— Мои ноги убивают меня, — жалуется она.
— Мы можем взять такси и вернуться в отель.
— Только после того, как мы получим угощение! — Лана напоминает мне.
— Блинчики? — спрашивает Элизабет, наклоняя голову, чтобы посмотреть на меня.
— Мы еще не были в Бонтемпсе, — замечаю я. — Это как раз в третьем округе.
— Это то место, куда мы ходили…
— На следующий день после твоей первой выставки, — говорю я, кивая.
Она улыбается при этом воспоминании.
— У них была лучшая кондитерская.
Такое чувство, что только вчера мы впервые были в Париже. Мы провели здесь неделю вместе после того, как я удивил ее на ее выставке. Сначала мы отсиживались в нашем гостиничном номере, почти не вставая с постели. Я бы с удовольствием остался там навсегда, но Элизабет в конце концов уговорила меня подняться и отправиться в город. Мы ходили в музеи, ездили на поезде в Версаль и лениво ужинали на берегу Сены. Мы гуляли и разговаривали, бесцельно блуждая по городу, теряясь в разных районах и спрашивая дорогу на плохом французском. Однажды утром Элизабет оставила на моей подушке записку с указаниями, где я должен встретиться с ней за поздним завтраком. Адрес ни о чем не говорил, когда я оделся и отправился в город. Я шел медленно, чувствуя необъяснимое одиночество после недолгого отсутствия Элизабет. Тогда меня поразило, насколько важной она стала для моей жизни.