Обладатель Белого Золота

Хоннинскрю заслужил право остаться в одиночестве, но Ковенант нуждался в более ясном ответе. Ведь капитан, как и Морской Мечтатель, говорил о надежде. Стараясь придать своему голосу мягкость и доброжелательность, Ковенант спросил:

— Но если так, почему ты продолжаешь начатое?

Тьма сгущалась, и теперь Хоннинскрю возвышался над собеседниками, словно мрачный утес. Он довольно долго молчал, будто не расслышал вопроса, но когда, наконец, заговорил, ответ его прозвучал просто:

— Я Великан. И капитан «Звездной Геммы», поклявшийся повиноваться Первой в Поиске. Это важнее прочего.

«Важнее», — с болью в душе повторил про себя Ковенант. Наверное, Морэм мог бы сказать нечто подобное. Но не Финдейл — такой довод не для него.

А вот Кайл кивнул: видимо, ответ Великана оказался харучаю понятен. Впрочем, почему бы и нет? В конце концов, его народ никогда не придавал надежде особого значения. Стремясь к победе, харучай всегда осознавал возможность поражения и принимал исход таким, каким он был.

Ковенант отвернулся от темнеющего моря, разжал пальцы и отпустил перила корабельного борта. Ему не было места среди таких людей. Он не знал, что важнее всего, и не видел перспектив, которые позволили бы ему легче перенести провал. Решение, принятое ради Линден, в конечном счете, представляло собой не более чем еще одну разновидность лжи. Конечно, она вынудила его выказать эту притворную уверенность. Но в какой-то момент даже прокаженный начинает нуждаться в чем-то большем, нежели самодисциплина или упорная борьба за выживание. К сожалению, в своих отношениях с ней он допустил фальшь. И решительно не знал, что теперь делать.

С наступлением темноты Великаны зажгли по всему кораблю множество светильников. Развешенные по реям передней и задней мачты — на месте средней мачты зиял провал, — они высветили огромный штурвал, трапы, ведущие с мостика, и двери в трюм и на камбуз. Маленькие масляные фонари казались крошечными точками света на фоне темного неба, но, тем не менее, они подчеркивали и его бездонность, и красоту «Звездной Геммы». Неожиданно Ковенант ощутил в себе желание пойти поискать Линден и уже двинулся к трапу, когда его внимание привлек к себе Вейн. Отродье демондимов стоял на неосвещенном месте, том самом, куда ступила его нога по возвращении с острова Первого Дерева. Его темный силуэт отчетливо вырисовывался на фоне тающего горизонта. Как всегда, он не обращал на посторонние взгляды никакого внимания, словно ничто в мире не могло его коснуться. Но нечто все же его коснулось. На руку Вейна было надето железное навершие бывшего Посоха Закона, но рука эта бессильно свисала с выступающего из его локтя, словно древесный сук, странного сочленения. Ковенант понятия не имел, зачем Мореход Идущий-За-Пеной навязал ему в спутники этот плод загадочных опытов мрачных и злонравных юр-вайлов. Но сейчас он не сомневался в правоте Линден: не проникнув в тайну отродья демондимов, трудно было надеяться найти удовлетворительное объяснение происходящему. Проходя мимо Вейна, Ковенант отчетливо осознал, почему ему так захотелось отыскать Линден.

Он нашел ее возле передней мачты, чуть пониже носовой надстройки, на которой, подобно украшавшей корабельный нос статуе, возвышался, устремив взгляд вперед — и в будущее! — Финдейл. Рядом с Линден находились Первая, Красавчик и еще один Великан, которого Ковенант узнал, подойдя поближе. То был Сотканный-Из-Тумана, тот самый, чью жизнь Линден спасла жизнью самого Ковенанта. Все трое Великанов поприветствовали его с той же деликатной осторожностью, какую выказали Хоннинскрю и Севинхэнд: с внимательной заботливостью людей, сознающих, что они находятся в присутствии человека, чья боль превосходит их собственную. И только Линден, казалось, не заметила его появления. В слабом свете фонарей лицо ее выглядело мертвенно-бледным, едва ли не изможденным: только сейчас Ковенант сообразил, что она, скорее всего, не отдыхала с момента прибытия Поиска на Остров Первого Дерева. Энергия, поддерживавшая ее все это время, иссякла, а лихорадочное возбуждение являлось лишь оборотной стороной смертельной усталости. Ему показалось, что Линден вот-вот упадет в обморок, и поначалу он даже не обратил внимания на ее одежду — застиранную фланелевую рубашку, потертые джинсы и крепкие башмаки. Ту самую одежду, в которой она впервые попала в Страну.

Хотя в этом выбор Линден не отличался от его собственного, облик ее неожиданно причинил Ковенанту боль. В который раз он был обманут собственным самомнением, непроизвольно внушавшим ему надежду. Он хотел верить, что все потрясения и откровения последних дней не изменят ее, не заставят ее вновь вспомнить о разделявшей их пропасти.

«Дурак!» — выбранил себя Ковенант. Разве он мог оказаться вне пределов ее восприятия? Ведь даже находясь внизу, в своей каюте, она узнавала о его намерениях раньше, чем он осознавал их сам.