Читаем Обладатель великой нелепости полностью

Обладатель великой нелепости

Да, в стационарной карте того человека стояла фамилия Лозинского. Как можно было забыть! Теперь он поквитается с ним… Не взирая на ужас, Маркевич почувствовал дикое злорадство – он вернет долг этому неотесанному солдафону, который не далее, как сегодня днем, назвал его прилюдно «гребаным слизняком от медицины». И за это, и за все остальное.

Вот так, уважаемый коллега…

– АДРЕС! – голос Гостя был как шелест копошащихся в гробу жуков.

К великому облегчению и радости Маркевич смог без труда вспомнить нужный адрес, хотя приходил домой к Лозинскому лишь однажды, несколько лет назад, когда они еще не успели стать заклятыми врагами.

– УЧТИ, ЕСЛИ ТЫ СОЛГАЛ – Я ВЕРНУСЬ!

Маркевич ни на миг не усомнился, что Оно может выполнить свое обещание.

– Клянусь! Правда! – Его захлестнула сумасшедшая радость. Оно собиралось уйти. Оно просто хотело кое-что выяснить, и ничего больше. Оно не собиралось его УБИВАТЬ!

– ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ… ДОБРЫЙ ДОКТОР?

Оно снова опустило свою огромную руку Маркевичу на плечо. И стиснуло с ужасной силой. Врачу показалось, что его рука выдавливается из плечевого сустава. Маркевич издал череду судорожных свистящих звуков, чувствуя, как опорожняется его кишечник, словно в штаны полился горячий пластилин…

– ТЫ ВЕДЬ… ДОБРЫЙ ДОКТОР? – прохрипело Оно ему в самое ухо.

– Н-нет!.. Нет! – заплакал Маркевич. – Я плохой… я очень плохой…

Оно отпустило его плечо.

И Маркевич услышал, как Гость… уходит!

Облегченно вздохнув, он продолжил смотреть в пол медленно стекленеющими глазами.

И только испуганный скрип форточки нарушал тишину…

Глава 4
За порогом

Герман воспринял наступающую смерть, как нечто, дарующее освобождение.

Страха не было.

Все пережитое в последние дни уносилось куда-то в туманную пелену прошлого, не оставляя ни чувства утраты, ни сожаления… ничего. Картина собственной смерти, множество вариаций которой Герман нарисовал в своем воображении раньше, нисколько не походила на то, что происходило с ним теперь.

Он просто закрыл глаза, ожидая развязки.

ТЫ НА ПОРОГЕ

Он слышал, как лопаются, словно пузыри в кипящей смоле, набрякшие сосуды и вены; все тело нестерпимо пекло. Очаги пульсирующей боли перемещались от конечностей к груди, спине и лицу, а затем возвращались назад, захватывая все новые участки. Это продолжалось до тех пор, пока все тело не стало напоминать кусок агонизирующего трепещущего мяса, погруженного в кислоту.

Боль казалась невероятной, шокирующей – вынести такую пытку в обычном состоянии было бы не возможно, но Герман воспринимал происходящее отстраненно, словно наблюдатель, следящий через подзорную трубу, как средневековая инквизиция развлекается на площади, поджаривая на костре извивающегося как червь мученика.

Затем в его ощущениях что-то изменилось.

Конец?

ТЫ ПЕРЕСТУПИЛ ПОРОГ, ГЕРМАН

ТЫ ЗА НИМ

Герман внезапно обнаружил, что боль куда-то исчезает. Неопределенное время он провел в таком состоянии, когда, наконец, осознал, что продолжает… жить.

Боль сменилась повсеместным онемением, создававшим чувство подвешенности в НИГДЕ.

Наконец Герман решился открыть глаза и увидел, что, как и прежде, лежит на полу гостиной. Сквозь шторы в комнату уже проникали первые нерешительные лучи восходящего солнца.

Из кухни доносился звук льющейся в раковину воды; видимо, кран остался с вечера незакрытым. В гостиной продолжала гореть люстра. Все выглядело до странности обыденно и буднично: хозяева очень торопились на вечерний поезд и впопыхах забыли о паре мелочей – закрыть краны и погасить свет.

Герман пошевелился, затем сжал ладонь в кулак. Это, к его удивлению, легко получилось. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно Герман отметил, что полностью лишен чувства осязания.

Он поднес руку к лицу, пытаясь ее рассмотреть в еще несильном утреннем свете. Рука имела странный, почти гротескный вид: она напоминала надутую резиновую перчатку, отчего выглядела раза в два больше. Кожа натянулась как барабан и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен, наползавших друг на друга, как разводы краски.

Герман подумал о сосудах, капиллярах…

Невероятно, но он ЖИВ!

Пытаясь убедиться в реальности происходящего, он внимательно осмотрел другую руку. Затем, сделав некоторое усилие, сел. Боли по-прежнему не было, вернее, не было абсолютно никаких ощущений, словно все его тело было накачано новокаином.

Он опустил голову, осматривая себя полностью…

Но в этот момент чудовищные тиски сдавили его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный ком мучительной тошноты, которая, казалось, поднимается из бездонных глубин его собственного тела.

Приступ был подобен тому, что застиг его в машине, памятной ночью Погребального Турне.

Несколькими секундами позднее, сдавшись, Герман сорвался в черную пропасть…