Облака. Дом

Затем благодаря этому наступает четвертый момент^{9} всемирной истории: германское государство; при сравнении с возрастами человека оно соответствовало бы старческой поре. Мы всегда были здесь! Естественный старческий возраст является слабостью, но старческий возраст духа оказывается его полной зрелостью, в которой он возвращается к единству, но именно как дух. Мы у себя, мы — наше достояние. Мы мирно зреем, распаляя в себе внутренний пыл, и деловито смотрим на небо — что грядет. Мы знаем это, ибо корни наши в земле. И мы бросаем всё вниз, как дети — камушки в пропасть, со скалы на скалу. Где же нам, кого повсюду видеть желают, где еще нам остановиться, кроме как здесь, здесь? Хорошо, что земля создает прохладу. Нас ожидает долгий путь. Пока мы не окажемся у себя; но тогда, но тогда, но тогда — мы сами для себя цель! И мы уже здесь. Мы пришли. Орлы обитают во тьме, и мы, их сыновья, бесстрашно проходим над пропастью по сомнительным тропам. Поэтому, когда кругом громоздятся вершины времени и любимые живут поблизости, изнуренные, на разрозненных скалах, дай нам воды невинной, чтобы в горсти наши текла, чтобы мы наилучшее получали. Нас у нас не отнять, и мы удержим в своих руках всё. Мы спим вверху, превыше всего, но придет час, и мы воспрянем. И заглянем в чужие жилища, и всё там ощупаем, и приютим там себя. Этого у нас не отнять. Вы еще увидите! Ничего из того, что можно охватить взглядом, у нас не отнять. Но продолжительность времени есть величина относительная, а дух вечен. Продолжительности в собственном смысле для него нет, и мы это мы, мы сами весьма и весьма продолжительны, мы пока далеко, но очень скоро мы будем здесь — мы, ангелы истории. Мы еще продолжаемся, в сумерках, поскольку прошли под сенью лесов ручьями родины. Ее у нас не отнять. Мы! Далее уже местность не узнавали; но вскоре, на новой заре, таинственно расцвело в золотой дымке, стремительно вырастая с каждым шагом солнца, нечто нам неведомое. И мы это взяли себе. Мы внезапно почувствовали себя чужаками. Но мы это взяли себе. Мы захватили это внезапно. И, внезапно ослепшие, стали искать самих себя — мы, очутившиеся в тени Чужого. Вот как обстоит с нами! И находим, кроме того, на Востоке славянскую нацию, которая не есть мы! Которая не есть мы! Часть славян приобщилась к западному разуму. Однако вся эта масса исключается из нашего обзора — потому что до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире. Здесь нет места для рассмотрения вопроса, произойдет ли это впоследствии, так как в истории мы имеем дело исключительно с прошлым. Мы же для себя не загадка. Себя находим спящими в долине, которая, как колыбель, покоит нас. Над нами пуховой периной воздух веет, и мнится, что богиня нас лелеет! Останьтесь с нами, если вы — как мы! Проснувшись, мы покажемся себе новорожденным счастьем. Будем пред собой лежать раскрытые, как книга: как младенец, что тщится ущипнуть наш дух. Но как бы глубоко в нее ни погружались, мы не постигнем ни себя, ни этот детский жест. Давно уж землю нами лихорадит: приняв в себя, она нас всех извергла. Приюта не найти нигде. Земля не держит нас, но исторгает. Потребы жизни иногда все ж о себе напоминают, затем что жизнь земная тоже хочет жертв; но возвращаемся мы всякий раз к родному духу, который с нами говорит на нашем языке — на языке богов. Его у нас не отнять. У языка нет тайн от нас, разве что тайна нашей красоты: она нуждается в истолкованье. И вот мы здесь — пусть запечатаны, как письма сургучом, но здесь. Немертвые, мы сами пред собой лежим во прахе. Но мы воспрянем — мы, сидящие на стульях малыши, чей вечный лепет словеса их заглушает. Земле не ухватить нас. Мы сами ищем пространство и захватываем его. Мы его захватываем, и потом его у нас не отнять.