— На самом деле я часто чувствую себя аутсайдером даже в собственной семье. Все они выглядят ярче, более заметны, чем я. Но они здесь ни при чем, наоборот, я не была бы собой, если бы не они. Семья придает тебе какое-то значение, помогает определиться. Не представляю, какой бы я стала, если бы была единственным ребенком.
— Что касается семьи, дело в том, что тебе приходится приспосабливаться к людям, которых ты не выбираешь. И в любом случае ты связана с каждым из них. Я даже завидую тебе. Такая хорошая школа терпимости и любви.
— Ты не любила своих родителей?
— Моя мать умерла, когда мне было девять. Я боготворила ее. Фэй возникла уже на следующий день после похорон. Ее ужасно раздражала необходимость присматривать за мной. Отец всегда был на ее стороне. В течение многих лет я даже не пыталась кого-нибудь полюбить.
Я взяла ее за руку, чувствуя невыразимую жалость:
— Но сейчас ты вознаграждена за все.
— Да… — Фредди будто не переставала удивляться вновь обретенному счастью. — Вере признался, что рассказал тебе о ребенке.
— На самом деле я сама догадалась. Надеюсь, ты не сердишься?
— Нет, конечно же нет! Я не собираюсь делать из этого тайну. Просто мне самой еще нужно к этому привыкнуть.
— Я так рада за вас. Я обожаю детей!
Мы немного прошли молча.
— О чем ты пишешь в своей газете? — спросила Фредди.
Я вкратце обрисовала ей идею «Призрачной зоны».
— Я надеюсь, это не ты стащила руку, чтобы было, о чем писать? Конечно, я шучу. Ты не поступила бы так с Мэгги.
— Она так плохо выглядела с утра. Думаю, если б я жила здесь круглый год, постоянно слушая этот ветер, мое воображение тоже проделывало бы со мной неприятные шутки. Здесь невероятно красиво, но как-то неспокойно. Даже сны снятся не такие, как всегда, — более похожие на жизнь. А прошлой ночью я и вправду поверила, что видела призрак. — Я рассказала Фредди историю о Леди Рва. К моему удивлению, Фредди расхохоталась до слез.
— О, дорогая моя! — наконец проговорила она. — Прости, что так напугала тебя. Боюсь, это была я.
— То есть?..
— Я и не представляла, что ты шла за мной.
— Так это ты была в длинной галерее?
— Мне не спалось, и я решила еще разок посмотреть на подбородок сэра Освальда. Я не собиралась ничего рисовать, но меня неожиданно осенило. Я не заметила, как прошло время, и неожиданно услышала, как часы бьют половину второго. Я не чувствовала себя уставшей, но понимала, что нужно ложиться спать. И решила принять ванну, чтобы расслабиться.
— Но я же была в ванной!
— Не говори никому, но я пользовалась емкостью для стирки в бельевой. Она наполняется гораздо быстрее. К тому же там так тепло. А ванная все время занята. Я взяла ночную рубашку и полотенце, но забыла шлепанцы. Поэтому пришлось идти обратно босиком. Нужно было, конечно, получше вытереть ноги, но я торопилась добраться до постели. Вот тебе и разгадка…
— Но… — Я была весьма разочарована тем, что мой первый опыт расследования оказался неудачным.
— Как ты прошла мимо полковника? И почему спустилась вниз?
— Я оставила сумочку в гостиной. Это моя любимая сумочка, и я не хотела, чтобы Ди… чтобы какая-нибудь собака добралась до нее. Полковник спал мертвым сном, упершись подбородком в приклад. Когда я поднялась обратно, он уже практически лежал в кресле, откинув голову на спинку, и булькал, как вода в унитазе. Кто-то — должно быть, Мэгги — укрыл его пледом.
— Вот черт! Я действительно думала… Какая досада! Чтобы удержаться на работе и заставить читателей дрожать, придется обмануть их и забыть о том, что ты мне рассказала.
— Ты становишься настоящим журналистом.
Пруд у мельницы превратился в замечательный каток. Вся деревня собралась там. Немногие обладатели коньков выписывали круги и восьмерки на середине, где лед был более гладким. С краю дети возились, скользили, держась друг за друга, валялись в снегу и радостно вопили. Наиболее отчаянные скатывались с вершины холма на жестяных подносах. Малыши таскали туда-сюда самодельные санки. Бабушки и дедушки, примостившись на заборчике, окружающем мельницу, наблюдали за происходящим, судача о временах своей молодости. Вся эта картина удивительно походила на те, которые так любили изображать голландские художники.
Наше появление вызвало большой интерес. Нас было восемь. При разборе коньков Джорджия сцепилась с Корделией из-за единственной свободной белой пары. Последующая за этим сцена очень напоминала финальную сцену из «Золушки», и в результате коньки остались за Корделией.
Фредди катание очень понравилось, хотя на нас периодически наезжали группы детей, норовившие нас повалить.
— Я люблю физические упражнения, — сказала она. — Наверное, потому, что так редко ими занимаюсь.
Мне захотелось исследовать реку. Выше пруда она текла между крутых берегов, с которых склонялись заснеженные деревья. Было замечательно — оказаться одной в таком прелестном месте. Поразительней всего была тишина.
Деревня быстро скрылась из виду. В промежутках между деревьями и скалами проглядывало небо, постепенно затягивающееся облаками. Я чувствовала себя удивительно одинокой и свободной.