— Знаете, я лучше уйду.
Отделившись от шкафа, она скользнула в дверь.
А за стеной смеялись и, перебивая друг друга, громко разговаривали дети. Но вот их голоса начали затихать. Они уходили. Захлопала в прихожей дверь, и скоро наступила тишина.
— Батьку своего не совсем еще забыл? — вдруг спросил Берзин…
ЯСНОСТЬ
Катина кухня, как и вся квартира Гридневых, была обставлена с тем удобным и домовитым комфортом, который требует не столько денег, сколько любви к своему гнезду, неустанного труда и уменья создать этот уют.
Своей чистой белизной и блеском с кухней могла поспорить разве только хирургическая операционная. Марина знала, что кухонная обстановка — все эти очень удобные столы, полки, шкафчики — сделаны по Катиному заказу и она сама выкрасила все белой эмалью.
Когда она возвращалась домой из хозяйственного похода, в ее изящной зеленой сумке для покупок рядом с флаконом модных духов можно было найти коробку новой пасты для чистки посуды, а в спальне стоял не только туалетный столик, но и белая швейная машинка.
Катя все делала сама и поговорить о домоводстве любила больше, чем о новых спектаклях и, тем более, о новых книгах.
Но когда она, нарядная и благоухающая, положив нежные, как цветочные лепестки, пальцы, сверкающие перламутровыми ноготками, на рукав мужа, входила в театральный зал, никто бы не подумал, что всего час тому назад она перетирала посуду в своей кухне.
Проводив маленьких гостей, она со своей дочкой, которую тоже звали Катей, занялась уборкой. Надев кремовый клеенчатый фартук, обшитый красной тесьмой, мать мыла, посуду, а дочь, точно в таком же фартуке, вытирала ее и ставила на место. Работая, они негромко переговаривались, делясь впечатлениями о сегодняшнем празднике. Марина помогала им, хотя Катя всегда была против ее участия в хозяйственных делах.
С детства привыкла она считать Марину высшим существом, восхищалась ее умом, ее умением свободно рассуждать на любые темы в любом обществе и с гордостью отмечала, что все прислушиваются к словам Марины. И в самом деле, поговорить Марина умела так, что слушать ее было настоящее удовольствие.
Кроме того, Катя давно уже решила, что Марина в личной жизни неудачница, обиженная судьбой, и отчасти считала себя виновницей ее одиночества. Только отчасти. Если Катя и вспомнила о своей первой и, как она сама считала, глупой любовной истории с инженером Корневым, то исключительно потому, что вся эта история помешала Марине устроить свое счастье. А счастье женщины — хорошая семья. В этом Катя была уверена.
Она до сих пор не могла понять, как это все получилось? И надо же было этому инженеру влюбиться в такую легкомысленную девчонку, которая, едва они расстались, забыла о нем. Конечно, никогда она не любила Корнева, не успела полюбить. И если он считал ее своей невестой, то она в этом уж совсем не виновата.
Катя готова сделать все, только бы сестра не была так одинока. Именно одиночество Марины заставляло Катю чувствовать неловкость за свое уютное, теплое счастье.
Наконец посуда была перемыта и убрана на свои места, сняты фартуки и резиновые перчатки. Катя поцеловала пухлые щечки дочери, еще не остывшие от праздничного возбуждения, и, приглаживая растрепавшиеся косы, сказала:
— Ну вот, Каточек, и все. Прибери свои подарки, умойся — и спать.
— А мне не очень хочется, мама, — просительно протянула Катя, поглядывая на Марину. Она знала, что мать никогда не отменяет своих приказаний, что даже отец ничем тут не поможет. Надежда только на вмешательство тетки, которая ее любила и баловала.
— Тебе еще никогда не хотелось спать. Ни разу. Поцелуй тетю Марину и отправляйся.
Но Катюшка не сдавалась. Целуя Марину, она шепнула: «Тетя Рика, ну пять минуточек».
— Ну, что вы там шепчетесь, — улыбнулась Катя, — заговорщики.
Наконец девочку выпроводили, позволив ей немного посидеть в своей комнате.
— Ну как они там? — спросила Катя.
Марина махнула рукой:
— Не знаю. Они выжили меня своим молчанием.
— Он ничего про себя не рассказывал?
— Рассказывал, — ответила Марина так неохотно, что у Кати пропало всякое желание расспрашивать дальше.
Надев другой, очень нарядный фартук из тонкой прозрачной пластмассы и другие перчатки. Катя занялась приготовлением ужина. Собственно говоря, все уже было готово, оставалось только кое-что разогреть и нарезать свежие овощи для салата. Она поставила на стол большой сверкающий белой эмалью таз, в котором лежали огурцы, помидоры и лук. Своей чистотой и блеском они напоминали те натюрморты, которые вывешивают в зеленных лавках и на сельскохозяйственных выставках. Марина хотела помочь, но Катя, как всегда, не позволила ей. Открывая тяжелую дверь холодильника, она озабоченно спросила:
— Он что любит, этот твой знакомый?
— Я с ним познакомилась сегодня в час дня.
— Да? — удивилась Катя. — А я подумала: старый знакомый.
— Почему?
— Ну, не знаю. Так показалось.
Марина улыбнулась впервые за весь день:
— А я и сейчас так думаю. Мне кажется, что я с ним очень давно знакома.
Катя через плечо покосилась на сестру и тоже улыбнулась:
— Он тебе нравится?
— Еще не думала.
— Разве об этом думают?