Область личного счастья. Книга 2

Злоба горячо кипела в Мишкиных глазах. Он плохо понимал, что собирается делать. С безрассудной отвагой кинулся он на человека, намереваясь воровским приемом ударить под крутой подбородок.

И тут же вдруг ощутил во всем теле необычную легкость. Вырвалась из-под ног земля. Бешено крутанулась в черном небе одинокая звезда. Одно мгновенье продолжался этот великолепный полет. И вот уже лежит Мишка, прижавшись к холодной земле, и понимает только одно — сейчас его будут бить.

До него доносится басовитый вопрос:

— Ну как? Еще поднести или хватит?

Прикрыв лицо и голову руками. Мишка не спеша поднялся. Так и надо дураку, на кого налетел? Не видал, что ли, экой дядя-медведь, кулачище, если на полную силу развернется, то и собирать нечего будет.

Помогая Мишке окончательно утвердиться на непрочной колеблющейся земле, человек спросил скорее с любопытством, чем со злобой:

— За что же это ты меня? Или в темноте обознался? Мне ведь таких-то, как ты, десяток надо на один удар.

Поняв, что бить его не собираются, Мишка рассвирепел:

— Ну, чего ждешь. Веди в милицию. Дело верное — покушение на знатного строителя Ивана Козырева.

— Ага, — понимающе сказал человек. — Ну, пойдем.

И, подхватив Мишку под руку, поволок его куда-то в темноту.

— Далеко идти-то? — отчаянным голосом спросил Мишка, приготовляясь бежать при первой возможности.

Но человек очень миролюбиво ответил:

— Уже пришли.

В темном коридоре он постучал. Сейчас же за дверью быстренько прошлепали шаги и звонкий голос пропел:

— Ильище, ты?

— Я, Аннушка. И гостя веду.

Щелкнул замок. На пороге со свечой в руке стояла маленькая круглолицая женщина в цветном платье, обтягивающем ее крепкое ловкое тело. Она острыми глазками взглянула на Мишку и сочувственно, необидно засмеялась:

— Это вы, значит, в яму свалились! Ну ничего. У нас тут без провожатого не пройдешь.

Ее певучий голос ободрил Мишку. Он снял кубанку и, встряхивая кудрями, галантно поклонился. Дикие его глаза постепенно теплели.

Почему-то ничуть не удивившись тому, что ее супруг привел гостя, Аннушка начала распоряжаться:

— В комнату я вас не пущу, там ребята. Идите на кухню. Плащ снимите. Грязь не смола, высохнет — отвалится. Что так долго? — спросила она у мужа.

— Сама знаешь, — ответил он, — перевыборы бюро.

— Тебя? — спросила она.

— И меня.

— Ну, конечно, больше некого, — ворчливо, но не без Удовлетворения проговорила Аннушка, уходя на кухню.

В это время широко распахнулась дверь. Из комнаты выглянула круглая ребячья мордочка с быстрыми материнскими глазами.

— Папка!

— Давай, давай, — громовым шепотом проговорил отец, стремительно присаживаясь на корточки и оглядываясь на кухню.

Трехлетний мальчонка в синих штанишках, с перекрещивающимися лямками и с аварийной прорехой сзади, откуда выглядывал белый хвостик рубашонки, издал дикарский клич торжества и бросился к отцу.

Не успел отец его подхватить, как в дверях показался еще точно такой же круглолицый, быстроглазый и в точно таких же синих штанишках с лямками и белым хвостиком. Он тоже торжествующе завизжал и повис на отце.

— Хороши послевоенные? — спросил хозяин.

Мишка только из уважения к хозяину неестественно улыбнулся, хотя ему было не до схема. Тащился куда-то в конец поселка — а где тут начало, где конец, никому неизвестно, — вывозил в грязи новый плащ и в заключение вместо выпивки тебе показывают каких-то двойняшек, да еще спрашивают твое мнение.

А кто их там разберет, хороши или нет. Кажется, ничего. Даже вон вихорчики на затылках одинаковые. Если в тятьку вымахают, то ладные будут мужики.

Но не успел Мишка высказать своего мнения, как прибежала Аннушка и загнала ребят в комнату.

— Мне идти? — спросил Мишка, пряча отчаянные глаза. Он уже давно сообразил, что перед ним не тот, за кого он в слепой злобе принял этого человека, и на душе у него стало очень нехорошо.

— Пойдем ужинать, — строго приказал хозяин. — Тебя как звать-то?

— Мишкой зовут.

— Кто зовет?

— Да все.

— Это плохо. Вроде человек взрослый, а — Мишка.

Невесело улыбнувшись. Мишка отчаянно махнул рукой:

— Как ни назови, хоть горшком, в печку только не ставь.

— Это так, — согласился хозяин. — А отца как звали?

— Назаром.

— Вот это порядок. Михаил, значит, Назарович. А меня давно уже все называют Ильей Васильевичем.

Через несколько минут они сидели на табуретках у стола, покрытого старой клеенкой, и ели жареную картошку, запивая ее крепким чаем.

Илья Васильевич сказал, что это у него сибирская Привычка — запивать чаем всякую еду.

Очень скверно было у Мишки на душе.

Покончив с ужином, они вышли покурить во двор. Стоя около двери. Мишка слушал неторопливую речь хозяина:

— Ты эти свои замашки брось. В тюрьме не сидел, ну и не стремись туда. Какую тебе обиду сделал Иван Козырев? Ладно, не хочешь — не говори, это твое дело. Кстати, налетать на него не советую. Ростом он пониже тебя, но если размахнется, то уж не обижайся — мало не будет. Да и друзей у него много. Во всяком промахе виноват прежде всего ты сам. Виноватых не ищи на стороне. Понял? И запомни навсегда. Где работаешь-то?