Читаем Области тьмы полностью

Тянусь к бутылке «Джек Дэниелс» — на полу рядом с плетёным креслом, но мне кажется, что пить виски сейчас — не самая удачная идея. Всё равно поднимаю бутылку и делаю из неё большой глоток. Потом встаю и некоторое время брожу по комнате. Но знобящая тишина, подчёркнутая гулом машины для льда под дверью и свирепыми цветами, вертящимися вокруг меня, производят явственно дезориентирующий эффект, и я решаю, что лучше сесть назад и продолжать работу.

Надо заняться чем-нибудь, говорю я себе, и не отвлекаться.

Ну вот — уснул я весьма быстро. Но спал не ахти. Я дёргался и ворочался, и мне снились странные, бессвязные сны.

Проснулся я в половине двенадцатого — сколько я проспал, часа четыре? Так что с кровати я встал так и не отдохнув толком, и хотя можно было попробовать ещё поспать, я знал, что буду просто валяться без сна и проигрывать в голове прошедшую ночь, и оттягивать неизбежное, а именно поход в комнату, чтобы включить компьютер и проверить, привиделось мне всё это или нет.

Оглядев комнату, однако, я заподозрил, что скорее нет. Одежда лежала аккуратной стопкой на стуле в ногах кровати, а ботинки выстроились в идеальный ряд на полу под окном. Я быстро выскочил из постели и бросился в ванную, чтобы отлить. Потом я обильно поплескал в лицо холодной водой.

Когда я почувствовал, что проснулся, я посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на меня глянула не классическая утренняя образина. Ни мутного взгляда, ни мешков под глазами, на маньяка не похож, просто усталый человек — ну и многие вещи со вчерашнего дня не изменились, включая избыточный вес, второй подбородок и отчаянную потребность в парикмахере. И ещё одну потребность я испытывал не менее отчаянно, но по виду в зеркале не скажешь — я хотел курить.

Я потопал в комнату и снял куртку со спинки стула. Достал из бокового кармана пачку «Кэмэл», прикурил и наполнил лёгкие насыщенным, ароматным дымом. На выдохе окинул взглядом комнату и заметил, что неопрятность в моём случае не столько стиль жизни, сколько недостаток характера, так что против этого я возражать не буду — но при этом я достаточно ясно понимал, что это особой роли не играет, потому что если бы я хотел порядка, я бы заплатил за порядок. А вот то, что я набивал в компьютер, или как минимум помнил, что набивал, и надеялся, что это воспоминание подлинно, вот это за деньги не купишь.

Я пошёл к компьютеру и нажал на выключатель сзади. Пока он с жужжанием загружался, я поглядел на аккуратную стопку книг, которая лежала на столе за клавиатурой. Я взял «Реймонд Лоуи: Жизнеописание» и подумал, сколько из неё я действительно сумею вспомнить, если встанет такой вопрос. На мгновение я попытался нащупать что-нибудь в памяти, факты или даты, или историю из жизни, забавные фрагменты дизайнерской профессии, но нормально думать я не мог, вообще ни о чём.

Ладно, а чего я ждал? Я устал. Я себя чувствовал, будто лёг спать в полночь, а в три утра встал и попытался читать «Двойной акростих» Харпера. Что мне нужно было, это кофе, пара-тройка чашек «Явы», чтобы перезагрузить мозги — и я снова буду в строю.

Я открыл файл с названием «Начало». Это был грубый набросок, который я сделал для введения во «Включаясь», и, стоя перед компьютером, я принялся его листать. По мере чтения вспоминал каждый абзац, но совершенно не чувствовал, о чём будет следующий. Это написал я, но авторства своего я не ощущал.

Надо сказать, что — и с моей стороны будет неискренним не признать это — то, что я читал, намного превосходило всё, что я мог бы написать в нормальных обстоятельствах. И не было это грубым наброском, потому что, насколько я видел, текст имел все достоинства хорошей, отшлифованной прозы. Он был убедителен, хорошо спланирован и продуман — именно та часть процесса, которая обычно вызывает у меня самые большие трудности, и иногда кажется вообще невозможной. Когда я пытался разработать структуру «Включаясь», идеи свободно порхали у меня в голове, да, но когда я пытался их ухватить и обдумать получше, они теряли фокус и распадались, и мне оставалось лишь разочаровывающее ощущение, что каждый раз приходится начинать сначала.

Прошлой ночью, однако — несомненно — я за один присест поймал всю вещь.

Я погасил окурок и в удивлении уставился на экран. Потом повернулся и пошёл в кухню готовить кофе.

Пока я наполнял кофе-машину и доставал фильтр, а потом чистил апельсин, меня накрыло ощущение, что я другой человек. Я настолько отдавал себе отчёт в каждом действии, словно был плохим актёром, выступающим в театральной постановке, в сцене на кухне, вылизанной до блеска, где мне надо приготовить кофе и почистить апельсин.

Хотя ощущение это надолго не задержалось, потому что по мере приготовления завтрака на рабочих поверхностях начал зарождаться прежний бардак. В течение десяти минут появились коробка из-под молока, недоеденная тарелка размякших кукурузных хлопьев, пара ложек, пустая чашка, разные пятна, использованный фильтр для кофе, куски апельсиновой шкурки и пепельница с пеплом и бычками двух сигарет.

Всё возвращалось на круги своя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза