– А тренды вечно одни и те же… первый – бойся рисковать, второй – двигайся со стадом.
– Тьфу, – сказал Пирс.
Но спорить не стал. Он пробормотал что-то Ван Луну, чего я не расслышал, а потом посмотрел на часы. Кевин не шевелился, уставившись на ковёр, уже почти в отчаянии.
Значит, такова, казалось, думал он, человеческая природа? И как я должен обернуть это к своей выгоде?
Я же, с другой стороны, испытывал острое смущение. Поначалу я ничего не хотел говорить, но и не обратить внимания на приглашение Ван Луна к разговору тоже не мог. И что вышло? Я выставил себя снисходительным говнюком. Понимание тут не очень работает. С какой радости я полез читать лекции двум миллиардерам о том, как делать деньги?
Через пару минут Фрэнк Пирс извинился и ушёл, не попрощавшись ни со мной, ни с Кевином.
Ван Лун же выглядел достаточно довольным, чтобы разговор продолжался. Мы обсудили Мексику и возможный эффект, который окажет на рынки явно иррациональная позиция правительства. Я, ещё возбуждённый, даже поймал себя на том, что выдаю сравнительные цифры ВВП на душу населения 1960 и 1995 годов, наверно, я где-то их вычитал, но Ван Лун меня оборвал, в той или иной степени подразумевая, это уже слишком. Ещё он оспорил пару моих замечаний, и каждый раз оказывался прав. Я видел, как он пару раз посмотрел на меня – со странным выражением – как будто он готов позвать охрану, чтобы меня выкинули из здания.
Но позже, когда Кевин ушёл в туалет, Ван Лун повернулся ко мне и объявил:
– Думаю, пора уже избавиться от этого клоуна. – Он ткнул в сторону туалетов и пожал плечами. – Не пойми меня превратно, Кевин – отличный парень. Он прекрасно ведёт переговоры. Но иногда, Господи.
Ван Лун посмотрел на меня, ища согласия.
Я изобразил полуулыбку, не зная, как отреагировать.
И вот она появилась снова, та тревожная, жадная реакция, которую я вызывал у других – у Пола Бекстера и Арти Мельцера, и Кевина Дойла.
– Давай, Эдди, допивай. Я живу в пяти кварталах отсюда. Мы идём обедать ко мне домой.
Когда мы втроём уходили из “Комнаты Орфея”, я смутно осознал, что никто не платил по счёту и ничего не подписывал, даже не кивнул никому. А потом до меня дошло. Карл Ван Лун был хозяином “Комнаты Орфея”, более того, хозяином всего здания – безымянной тумбы из стекла и стали на Пятьдесят Четвёртой улице, между Парк и Лексингтоном. Я вспомнил, что читал об этом пару лет назад, когда здание только открыли.
На улице Ван Лун сразу отправил Кевина, сказав, что увидится с ним с утра. Кевин помедлил, потом сказал:
– Конечно, Карл. Увидимся утром.
Мы на секунду встретились взглядами, но оба в смущении отвели глаза. Потом Кевин ушёл, а мы с Ван Луном пошли по Пятьдесят Четвёртой улице к Парк-авеню. Лимузин его не ждал, а потом я вспомнил, что читал статью в журнале, мол, Ван Лун часто делает особую фишку из хождения пешком – и особенно прогуливаясь по своему “кварталу”, как будто его главенство над людьми здесь подразумевалось само собой.
Мы подошли к его зданию на Парк-авеню. Короткое путешествие из вестибюля до его квартиры было именно что путешествием, со всеми сопутствующими деталями: портье в униформе, закрученным бирюзовым мрамором, обшивкой из красного дерева, латунными радиаторами. Я удивился крошечным размерам кабины лифта, но оформлена она была шикарно и интимно, я представил, что именно такая комбинация придаёт ощущению от того, что ты внутри, и сопутствующего чувства движения – если ты внутри с правильным человеком – определённый эротический заряд. Мне подумалось, что богатые люди не продумывают такие вещи, чтобы потом воплотить их в жизнь – такие вещи, маленькие случайные всплески роскоши, просто появляются сами, если у тебя есть деньги.
Квартира его располагалась на четвёртом этаже, но первое, что привлекало внимание, когда входишь в мраморный вестибюль, это мраморная лестница, величественно поднимающаяся на пятый этаж. Потолки были очень высокими, и отделаны штукатуркой, а по углам шли бордюры, которые уводили взгляд прямиком к висящим на стенах большим картинам в позолоченных рамках.
Если кабина лифта была подобна исповедальне, то квартира уже являла собой целый собор.
Ван Лун провёл меня по коридору в “библиотеку”, как он её назвал, чем она, собственно, и являлась – тёмная, заставленная книгами комната с персидскими коврами, громадным камином и несколькими красными кожаными диванами. Ещё повсюду стояли дорогущие “образчики” французской мебели – ореховые столики, на которые страшно что-нибудь ставить, и аккуратные стульчики, на которые страшно сесть.
– Привет, папаня.
Ван Лун обернулся, слегка озадаченный. Он явно не ждал, что в комнате кто-нибудь будет. У дальней стены, едва видимая на фоне рядов книг в кожаных переплётах, стояла девушка с открытым громадным талмудом в руках.
– Ох, – сказал Ван Лун, а потом прочистил горло. – Поздоровайся с мистером Спинолой, солнце.
– Здавствуй, мистер Спинола, солнце. Голос её был тихим, но уверенным.
Ван Лун неодобрительно прищёлкнул языком.
– Джинни.