Облава на волков

На следующий день, под вечер, сосед Ивана Шибилева сказал ему, что будут жечь иконы. Иван читал на галерее какую-то книгу, отложил ее и пошел к церкви. В этот день и я как раз оказался в селе и узнал о происходящем от него самого, встретив его на улице. Он был очень взволнован, схватил меня за руку и потащил к церкви. В церковном дворе собралось уже немало народу, в основном парней и девушек, которых, как выяснилось позже, Стоян Кралев созвал, чтобы они присутствовали при сожжении. Самого Стояна Кралева во дворе видно не было, не было его и в церкви, куда зашли мы с Иваном. Дверь была открыта, но внутри было пусто. С детства, когда учителя по большим праздникам водили нас в церковь, я туда не заходил и теперь испытывал смешанное чувство неловкости и любопытства. Удивило меня то, что в церкви, которая показалась мне крохотной, словно коробочка, не тягостно и не мрачно, как я воображал, а торжественно, светло и спокойно. И иконы были не однообразными и темными, точно закопченными, какими я запомнил их с детства, нет, — они излучали многокрасочный, ласкающий глаз, теплый свет, а лица святых дышали жизнью. У меня было такое чувство, будто мне знакомы эти лица и будто их глазами на меня смотрят близкие люди. И действительно, чем дольше я на них смотрел, тем яснее различал. Например, бог Отец, расположившийся в середине иконостаса, был на самом деле отец Энчо с его белой благолепной бородой, воздетой худой рукой и золотым нимбом вокруг головы. Он смотрел прямо перед собой строгим, вернее, холодно-проницательным взором, а фоном ему служили серебристо-зеленые поля пшеницы, прорезанные коричневыми лентами дорог. Влево от бога Отца, в образе святой Петки, покровительницы церкви, Иван нарисовал свою мать, на заднем плане был виден их дом и двор, а посреди двора — две лошади, привязанные к телеге. Справа висел Иисус с редкой, едва пробившейся бородкой и тонкими усами, с широко открытыми глазами и удлиненным страдальческим лицом — лицом Илко Кралева того времени, когда у него в легких были каверны и он боролся со смертью. И еще многие мужчины и женщины, молодые и старые, были нарисованы в виде святых на фоне нашего яркого и жизнерадостного пейзажа. Среди прочих была, разумеется, и Мона — юная, нежная мадонна с легкой улыбкой и чуть прищуренными голубыми глазами, в красном, сильно присборенном одеянии, с маленьким Иисусом на руках — копией ее дочурки, которая сама была копией художника.

Меня поразило еще и то, что до этого Иван ничего не говорил ни мне, ни Илко Кралеву о своей работе в церкви, хотя мы все трое были добрыми друзьями. Было время, когда он читал нам свои стихи, показывал картины, а иногда делился и личными переживаниями. Как-то раз, например, мы сидели у него дома, и он показал нам портрет Моны, шутливо уверяя, что он местный Леонардо, поскольку у него тоже много увлечений, а к тому же есть и своя Мона Лиза. Я спросил его, каков был его замысел, когда он писал эти иконы-портреты, да еще тайком от всех, и он объяснил, что никакого особого замысла у него не было и тайны из этих икон он не делал, но обстоятельства, при которых он работал, сложились так, что показывать иконы было некому. Писал он их на протяжении ряда лет по просьбе отца Энчо. Старику время от времени приходило в голову, что в церкви не хватает каких-то евангельских сюжетов или святых, какие были в церквах соседних сел, и он просил их нарисовать. Иван с удовольствием брался за эту работу, потому что она была ему интересна и приятна, да и церковь была единственным местом, где он мог выставить свои произведения на «суд общественности». Общественность состояла из двух десятков стариков и старух, которые по праздникам приходили в церковь послушать гнусавое чтение отца Энчо. Все они, состарившись в блаженном невежестве, на иконы и не смотрели, разве что когда крестились перед иконой божьей матери, но и она висела на иконостасе слишком высоко для их ослабевших глаз. Между тем Иван постепенно подменял старые иконы своими. Большая часть старых икон была делом рук некоего Петко, пришлого человека, тележного мастера. Они были грязно написаны, мрачны и даже зловещи и не имели никакой художественной ценности. Иван сохранил только пять настоящих старых икон, попавших сюда неведомыми путями. Их писал неизвестный талантливый мастер более ста лет назад, и они выделялись среди других как настоящие шедевры. Так Иван Шибилев стал, быть может, единственным художником в Болгарии, располагавшим для своих произведений постоянным выставочным залом, хотя никто, кроме него, все равно их не видел. Даже отец Энчо, по причине близорукости и невежества, на них не смотрел, но он был доволен, что пустые места на стенах церкви чем-то заполнены. Единственным компетентным посетителем оказался председатель сельсовета Стою Бараков, который распознал лица Стояка Кралева и представителя ОК Козарева в двух головах змея и тем самым обрек иконы на сожжение.