Облава на волков

— Это не костюм из шаяка, ребята! — сказал он, положив руку брату на плечо. — Это броня прогресса, от которой будут отскакивать пули духовной нищеты, убожества и глупости. На нас сейчас с пеной у рта накинутся шаровары, обмотки, постолы, папахи и все смрадное ретроградство, но мы отразим все хулы и проклятия и скоро, очень скоро завершим победой нашу борьбу за прогресс и счастье молодежи. Дерзайте, друзья!

Парни ничего не поняли в этой патетической речи, но слушали его в благоговейном молчании, словно вступали в некий священный заговор. Все они были одеты в атрибуты смрадного ретроградства, чувствовали себя отставшими от брата на целый век и, судя по всему, собирались в ближайшее время последовать его примеру. После торжественного переодевания, которое явилось посвящением в новую моду, Стояна повели на площадь. Я был одиннадцатилетним мальчишкой, но уже мог оценить значение этого поворотного момента в истории села и присоединился к кортежу. Парни шли вплотную к Стояну с обеих сторон, словно оберегая его от чьих-то покушений. Так они подошли к хороводу.

Пасху праздновали с особым размахом целых три дня, и если пользоваться нынешней терминологией, можно сказать, что этот праздник представлял собой ревю весенне-летней молодежной моды. Молодежь, как это обычно бывает после продолжительного поста, ждала его с особым нетерпением. Ни свадьбы, ни какие-либо развлечения до этого не разрешались, так что в долгие зимние вечера девушки были заняты только своими нарядами. Ткались полотна, вышивались блузки, вязались носки и кофты, шилась мужская одежда, и все это надо было выставить напоказ в течение трех дней. В первый день молодые выходили плясать хоро в самом скромном, почти будничном платье, только какая-нибудь косынка, поясок или бант могли привлечь внимание как намек на завтрашние наряды. На второй день появлялись новые элементы праздничной одежды, а на третий — все, что было сшито, вышито и разукрашено, все, во что было вложено воображение, эстетический вкус и импровизация.

После полудня молодухи, девушки и парни выходили из домов и, чинно выступая, направлялись к площади. Парни — досиня выбритые, девушки — напомаженные, нарумяненные, и вот плывут к площади сарафаны, жесткие, негнущиеся юбки, из-под которых висят до земли тонкие кружева, разноцветные передники с пышной бахромой, платки и косынки на длинных, до колен косах, пестрые платья и широкие белые рукава с каймой, ожерелья из стеклянных бусин и золотых монет, новые шаровары, обшитые шнуром, красные кушаки и меховые шапочки с плоским верхом, белые обмотки с перекрещенными поверх черными шерстяными оборами, лиловые антерии и безрукавки. Немного позже выходили матери и отцы, свекры и свекрови. Они тоже, особенно те, что позажиточней, выступали с неотразимым достолепием и становились в круг, снаружи охватывающий хоровод, беседуя как бы о своих делах, а в сущности наблюдая, сравнивая и оценивая молодых, их пляски, их наряды и поведение.