Стерегли мы два дня и две ночи, полицейские прочесали лес — никого. На третий день пришел человек и сказал, чтоб, как стемнеет, снимали засаду и ждали новых распоряжений. Есть, мол, сведения, что отряд Дочо добрался до соседнего села Бештепе, так что ночью можно будет перехватить его у границы. Мы пятеро стали совещаться, что нам делать дальше, и в это время у нас за спиной защелкали выстрелы. Метрах в пятистах от нас была маленькая рощица, окруженная полями. Видно, Дочо и Доктор, когда поняли, что в большом лесу их обнаружат, укрылись в этой рощице. Там бы их и не нашли, если б их не выдал Петко Мутафа. Он был из Дживела, я его тоже знал. В тот день он резал в поле кукурузу, и в полдень к нему подошел Доктор, попросил воды. Они были давно знакомы. Доктор попил, отнес баклагу своим товарищам, чтобы напоить их тоже, и вернулся к нему. Попросил его сходить без промедления в село и передать верному человеку, чтоб тот пришел к ним вечером. Мутафа запряг, поехал в село, сообщил тому человеку что надо, а потом отправился к старшему полицейскому и сказал, что в рощице прячутся какие-то люди.
Перестрелка продолжалась два часа. Мы стояли на опушке большого леса и не знали, что происходит. Потом глядим — в кукурузе мелькнул человек. Идет между Двумя рядками прямо на нас, но нас не видит. Вышел из кукурузы и тут на нас наткнулся. Это был Доктор. Без шапки, рубашка в крови, в одной руке граната, в другой — винтовка, а лицом белый как мел. Когда увидел нас в пяти шагах, хотел выдернуть у гранаты чеку, но я крикнул: «Доктор, у нас карабины за плечами, мы стрелять не будем. Не узнаешь меня?» Он смотрит на меня и молчит. Не узнал, да и узнал бы, в такую минуту разве кому поверишь? «Иди своей дорогой, — говорю, — будто нас и нет». Он молчит, не двигается. Одной рукой за чеку держится, дернет, и нам крышка, но и ему крышка. «Раз не веришь, — говорю, — вот мы кладем оружие на землю и идем с тобой, проводим тебя докуда хочешь». Сложили мы свои винтовки и гранаты в кусты. «Теперь, — говорит, — идите передо мной». Прошли мы около километра, он остановил нас и говорит: «Я тебя узнал, как же мне тебя не узнать! Я ведь к вам и шел, чтоб посмотреть, кто вы. Мы думали, что вы румынские жандармы, и взяли вас в кольцо. А теперь вы свободны. Благодарю вас от имени моих товарищей, и прощайте!» Он пошел вперед, а мы обратно, за своим оружием. Ничего не стоило выстрелить ему в спину, но мне сердце не позволило. Я вспомнил, как в ту ночь Дочо хотел нас обезоружить, а он сказал ему: «Дочо, мы ребят отругали, пусть теперь сами решают, будут ли они с нами работать или разойдутся по домам. Но с голыми руками нельзя их отпускать, румыны могут их перестрелять». По-доброму он с нами обошелся, и мы ему добром отплатили. В тот же вечер мы узнали, что Дочо и еще один из его отряда убиты, а двое слались.
Так вот я начал рассказывать, как мы обчистили старосту Эничешме. Мы знали, что в тот вечер он будет на свадьбе у племянника. Связали сельских караульных и подошли к дому. На окнах решетки, на дверях — по два замка висячих. Делчо был здоровенный парень, сильный, приналег на одни двери, на другие и вышиб их с петлями. Вошли мы в дом, стали шарить. Двое в комнатах ищут, двое на чердаке, мне досталась спальня. Роюсь, ищу — ничего. Потом нащупал в одной подушке что-то твердое, вспорол ее ножом и вытащил толстую пачку банкнотов. Сколько их там было, рассматривать было некогда, но уж тысяч двадцать наверняка.