Екатерина и Потемкин прожили в Москве весь год – второй год своего тайного брака, первый год кризиса этого брака. 12 июля в Пречистенском дворце сорокашестилетняя Екатерина последний раз родила. Елизавету Темкину отдали в семью графа Самойлова.
Тем летом тайные супруги присмотрели себе дачу – имение Черная Грязь, приобретенное у князя Кантемира и названное Царицыном. Чета пожила там до начала капитальной стройки. Вечно дежурный генерал-адъютант Потемкин находился при императрице, во временных ее покоях, до наших дней не сохранившихся.
В состав баженовского капитального дворца в Царицыне входил Большой Кавалерский корпус, равнявшийся дворцам императрицы и наследника. Исходный замысел Царицына предназначал его, конечно же, Потемкину: в баженовском решении Царицына легко узнать принцип Пречистенского дворца с его тремя домами, тоже образующими треугольник. (К той же мысли пришла историк архитектуры Лидия Андреева.)
Генеральный план села Царицына, утвержденный Екатериной II. 1776 (?). Парные корпуса – дворцы императрицы и наследника. Ниже, в центре ансамбля, – Большой Кавалерский корпус
Когда десятилетие прошло, в новый приезд Екатерины, Кавалерский корпус глядел лишь памятником счастью государыни с Потемкиным. Достаточное основание для сноса.
Царицыно есть знак, модель, проекция московского дворца царей, но не кремлевского, а занеглименского. Знак Арбата, как Коломенское – знак Кремля. Екатерина не любила Коломенское, разрушала его, как и Кремль. Именно из Коломенского она бежала, когда нашла Царицыно.
Так из Кремлевского дворца она ушла в Пречистенский.
Часть этого дворца, палаты Лопухиных, памятник нелюбви царя Петра к царице Евдокии, стали памятником любви Екатерины и светлейшего князя Таврического.
Послужив глухой московской фронде против Петербурга при Петре, палаты при Екатерине оказались чуть ли не посольством Петербурга подле ветхого Кремля.
Подле, не против. Старая лопухинская фронда заглушалась благодаря потаенности дома – и благодаря московитости Потемкина, словно бы принимавшего императрицу у себя. С Потемкиным Москва травестировала в мужской род, коль скоро Петербург с Екатериной оставался в женском.
Но, как и в предыдущие приезды, Екатерина накануне церемониальных действ не избегала ночевать в Кремле. Такое помещение императрицы отвечало ее двойственному отношению к Москве. По-петербургски не любя первопрестольную, Екатерина не была беглянкой, но народной, по-московски земской государыней, принявшей именно в Москве и от нее титул «Матерь Отечества».
А в Занеглименье Екатерина, как когда-то Грозный, лишь культивировала свою частность, перемноженную с частностью Потемкина.
Однако царское желание приватности совпало с принципом опричного Арбата. А принцип компилятивного дворца – три собранные переходами постройки – с принципом дворца Опричного, как он описан Штаденом в XVI столетии. Пречистенский дворец стал опытом возобновления средневековых импульсов и смыслов Занеглименья, Арбата. Опытом запечатления блуждавшей матрицы арбатского кремля за десять лет до постановки царственного Пашкова дома.
И все же эпизод 1775 года оказался слишком кратким, а Пречистенский дворец – заведомо недолговечным и слишком утаенным от Кремля, чтоб стать в начале нововременского мифа Арбата. Знаменательно, что и Царицыно не было обжито и достроено. Оба дворца остались только обещанием. Предчувствием того, что новая московская любовь однажды предпочтет петровской Яузе и яузской по направлению Покровке грозненский Арбат. Будет ли это царская любовь, оставалось неясным.
Арбатский миф не вызрел и к следующему приезду Екатерины, когда она отвергла Царицыно и снова предпочла Коломенское, этот древний знак Кремля.
Часть X. Беллетристика начинается
Памятник Карамзину в Остафьеве. Старое фото
Полтораста следующих лет царская и великокняжеская любовь имела пребывание в Санкт-Петербурге, в Крыму, но почти никогда в Москве. В отсутствие царей московский любовный миф уже не мог не стать приватным.
Но для этого сама приватность должна была стать царственной. И стала, c графом Николаем Шереметевым.
Тогда же русская литература достигла зрелости с Карамзиным, и вымышленный персонаж впервые занял место между настоящими.
Бедная Лиза и Параша Жемчугова встали рядом.
Неравный брак Шереметева (1801) словно отвечал на карамзинскую «Бедную Лизу», написанную в 1792 году. Лиза, крестьянская дочь, бросилась в пруд, обманутая дворянином Эрастом, который предпочел жениться на ровне, притом с единственной целью поправить дела. Немедленная популярность «Бедной Лизы» означала, вероятно, что Москва ждала истории с иным исходом; ждала неравного брака.