Обломки цивилизации. Разрушенные

– Сама. Я с 10 лет помогаю маме на кухне. Люблю готовить. Уже многое умею не хуже мамы, а может даже и лучше, – я не устояла перед тем, чтобы похвастаться. Я находилась в дружеской, уютной атмосфере и мне казалось, что мое хвастовство не будет таким уж неуместным.

Ровен тоже потянулся за куском пирога.

– О да, твой пирог, правда, очень вкусный, – Ровен тоже похвалил мою готовку. – Мы не ели домашней выпечки с тех пор, как бабушка умерла. Я как-то пытался испечь тыквенный пирог по ее рецепту, но получилось не очень. Съедобно, но не так вкусно, как было у бабушки.

– Немного практики и все получится. У меня тоже не сразу получалось хорошо, – я вспомнила, что первые мои пироги были больше похожи на коржики – слишком сухие и плоские.

– Понимаешь, Тирша, – Ровен потянулся за чашкой с чаем, – готовка большой радости мне не приносит. Я не прочь сварить суп, кашу или макароны, но печь пироги – это явно не мое.

– Когда хочется вкусненького, то и не на такие жертвы пойдешь.

– Так я же не прочь, чтобы меня этим вкусненьким угощали, – Ровен заговорщически подмигнул. – В ответ могу тоже что-нибудь полезное сделать. Дров наколоть, например. Для меня это проще, чем готовить.

– Ах ты хитрец! – дед Сан погрозил ему пальцем.

Доев свой кусок пирога, дедушка встал и куда-то шел. Мы остались с Ровеном одни. Повисло неловкое молчание.

– У вас с дедом очень уютный дом, – я решила прервать затянувшееся молчание похвалой. – Мне здесь очень нравится.

– Это все бабушкина заслуга. Мы только поддерживаем дом в оставленном нам виде, – Ровен пожал плечами и взял еще кусок пирога. – Знаешь, она ведь единственная в нашей семье, кто умер своей смертью, от старости. Ну и дед, наверное, тоже так умрет.

– Ты скучаешь по ним всем? – я не представляла, каково это остаться без родителей в столь юном возрасте, потерять опору, поддержку, делать все самому.

– Да, но я уже привык к тому, что их нет. На печаль нет времени.

Ровен подошел к одному из шкафов и взял фотографии в рамках. Я не успела к ним еще дойти, чтобы разглядеть, кто там запечатлен.

– Вот, это я с родителями, – Ровен протянул мне одну из фотографий. – Мне здесь 7 лет. Мы отмечали мой День Рождения. То был последний раз, когда мама испекла мне праздничный торт. На следующий год она была слишком слаба, чтобы готовить. Мама умерла через 4 месяца после моего 8-милетия.

– Не представляю, что бы я делала, если бы моя мама умерла, – я вздохнула. От одной только мысли об этом мороз пробегал по коже.

– Я тоже не представлял, а потом смирился. Со временем учишься привыкать к любой боли или она тебя поглотит. А вот с чем я никогда не смирюсь – с отсутствием доступа к нормальной медицине. Маму можно было вылечить, если бы ее отправили в больницу в правительственном городе. Папа всеми силами пытался это провернуть, кучу денег на взятки истратил, но ничего не вышло. После ее смерти папа просто озверел и вечно лез во всякие авантюры. Он стал радикальным активистом. Папа перестал стремиться к равноправию, он просто жаждал мести. Он убивал карателей, закидывал бомбы в правительственные города, творил безобразные вещи. Я не поддерживал такой активизм, а его злила моя позиция. Зато папин брат с радостью подхватил его затею. Когда-то давно возлюбленная дяди случайно погибла от рук карателя, попав под перекрестный огонь. Он с тех пор больше никого не любил и ненависть горела в его сердце вечным огнем. Два озлобленных мужика, с горящими местью глазами – несложно представить, что их чувства затуманили им мозг и мешали здраво мыслить. Однажды они попались и каратели их расстреляли прямо на площади в Спрингвилле. Я был там, был с ними вместе. Все, что я мог сделать – спрятаться, чтобы выжить. А потом уйти, оставив их тела на площади. Я забрал из дома только самое ценное и пешком добрался до деда. С тех пор я живу с ним.

– Как ужасно… – сложно представить, что двенадцатилетний мальчишка смог пережить такое. От всей этой истории к горлу подступил ком и слезы без спросу потекли из моих глаз.

– Эй, Тирша, не надо, – Ровен протянул мне салфетку. – Со мной все в порядке. Я сильный. Тебе тоже нужно быть сильной. Наш мир не любит слабых.

– Мне не дают быть сильной, – я шмыгнула носом и вытерла слезы протянутой салфеткой. – Мама считает, что нас должны защищать мужчины. Она у меня немного старомодная.

– Немного? – Ровен усмехнулся. – Сильно старомодная! Но ты ведь в праве сама решать, как тебе жить. Я вот решил, что тоже стану активистом, не таким радикальным, как папа, а нормальным, здравомыслящим.

– Я тоже хочу. Мне нужно все узнать. О нашем прошлом, обо всем, что правительство от нас скрывает. Я не хочу жить в таком ужасном мире, как сейчас.

– Ты ведь не умеешь стрелять, да?

– Не умею. Но очень хочу научиться.

– Я научу. Приходи ко мне завтра рано утром, я найду для тебя какое-нибудь оружие и сходим в лес постреляем. Может, даже удастся подстрелить перепелку или зайца к ужину. Разделывать его, конечно, сомнительное удовольствие, зато мясо свежее, не то что из магазина.