Обман

— Вы совершили ошибку, борясь со мной и полагая, что я его сообщник. Теперь у вас есть шанс эту ошибку исправить и спасти ваши души. Мы можем предотвратить события одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто девятого года. Я так думаю.

В то время как разворачивался этот разговор, пляска звезд стала неистовой. Их траектории начали скручиваться, образуя что-то вроде чудовищной воронки. На дне ее зияла тьма чернее вселенской.

— Воронка, — объявил Нострадамус.

Женщина прижала руки к груди, сразу растеряв все свое самообладание.

— И оттуда сейчас появится Ульрих, Владыка Ужаса?

— Нет, всего лишь его посланник, — сказал пророк. — Приготовьтесь к страшному видению. Я прожил с ним почти всю жизнь.

Из глубины воронки ему ответил хриплый, гнусный смешок. Из песка выпросталась черная саранча и взлетела, шурша прозрачными крыльями.

А потом появился Парпалус.

ДОЖДЬ В ЭКСЕ

а, что была некогда Катериной Чибо-Варано, гордой герцогиней Камерино, голая и окровавленная, лежала под дождем в одном из закоулков за стенами Экса. Пока ее жестоко секли на каждом перекрестке, она ни разу не потеряла сознания, хотя спина быстро превратилась в сплошное месиво. Она плакала только поначалу, а потом глаза высохли, наверное, от боли, которая притупила все ощущения, и тело уже ничего не чувствовало. Тело, но не разум.

Ненужная ясность рассудка заставила ее пройти все стадии собственного унижения, не дав убежища ни в безумии, ни в обмороке. Председатель городского парламента Мейнье д'Оппед приказал солдатам и черни воздерживаться от непристойностей в отношении наказуемой, но все остальное она вытерпела сполна. Ей вырывали волосы, били камнями и палками, секли кнутом. В довершение всего, когда она, задыхаясь, упала в грязь, несколько крестьян помочились на нее сверху. Парадоксально, но именно они ее и спасли. Похоже, эта терпкая жидкость промыла раны и не дала распространиться инфекции. Увидев, что она жива, и не осмеливаясь отдать приказ ее добить, Мейнье велел выбросить ее за городскую стену.

— Все равно долго не протянет, — заявил магистрат. — Поглядите, это бесформенный мешок костей, покрытый кровью и грязью. Она больше никому не причинит зла. Скорее всего, уплывет вместе с трупами с размытых кладбищ.

Утопая в грязи, Катерина слабо пошевелила руками, ища, за что бы зацепиться, но опоры не было. Избитая и исхлестанная до бедер спина начала обретать чувствительность, и боль была такой жгучей, как будто с нее содрали кожу. Вдобавок ко всем мучениям по лопаткам невыносимо больно била струя нечистот, стекавших с крыши лачуги, под которую ее бросили.

Экс, как и Авиньон и Марсель, славился своей грязью. Здесь не было специальных канав для нечистот, и жители справляли естественные нужды прямо на крышах домов. Поэтому, когда шел дождь, вонючая жидкость обильно лилась с карнизов, что, видимо, и вызвало к жизни пословицу: «À Aix il pleut comme merde» («В Эксе дождик что дерьмо»). Ясно, что изуродованное тело герцогини Чибо-Варано не случайно бросили именно под такую крышу: в этом заключалось особое унижение.

Уже почти теряя сознание, Катерина почувствовала, как ее кто-то трогает и переворачивает. Она попыталась открыть глаза, но чуть приоткрылся только один. Она с трудом различила склонившуюся над ней темную фигуру, но больше ничего разглядеть не смогла. Только по голосу, с тревогой зашептавшему ей на ухо, она поняла, кто это.

— Мама, мама, не бойтесь. Это я, вокруг больше никого нет. Вот увидите, мы справимся, вы всего лишь ранены.

Джулия! В помутившемся сознании Катерины всплыл образ дочери. Она увидела ее совсем маленькой, одиннадцатилетней. Тогда ее отдали в жены жестокому извращенцу Гвидобальдо делла Ровере, чтобы сохранить права Чибо-Варано на Камерино. Потом, после развода и опалы, она была рядом с матерью во всех скитаниях по Европе в поисках города, где никто не стал бы ими интересоваться и не вспомнил бы об отлучении. А потом они ввязались в авантюру с мерзким инквизитором Молинасом, которому она предлагала дочь для удовлетворения страстных порывов, по счастью платонических.