Обман

– Мне больше нравится хит «Ты обними меня, не будь таким ребенком шаловливым. Уж лучше к мамочке в объятья устремись».

– Угомонитесь, пожалуйста. Женщины – они были в восторге от моего тела, моего идеального тренированного тела. В детстве я страдал полнотой. Это всем бросалось в глаза. Я умолял свою маму покупать мне большие фуфайки. Но тогда такие еще не носили. Я имею в виду широченные свитера и раздувавшиеся брюки, в которых сегодня ходят дети. Гигантские тенниски с нанесенными на них цифрами в сочетании с бейсбольными шапочками. Тогда в моде были тесно облегающие нейлоновые вещи. Я плакал от стыда и огорчения, и до сих пор мне кажется, что я страдаю избыточным весом, поэтому иногда чувствую себя маленьким и толстым подростком, скрывающимся в этой объемной и крепкой телесной оболочке и испытывающим панический страх, что кто-нибудь увидит, какой я на самом деле. Я не доверяю собственному телу. Я каждый день занимаюсь гимнастикой, отжимаюсь и так далее, но очень боюсь, что иссякает власть доброй феи, которая подарила мне в шестнадцать-семнадцать лет прекрасное тело и избавила от мучительной плоти, свисавшей, как промокшее пальто, в котором я мог с трудом передвигаться и которое так и тянуло меня в грязь под ногами. Я боюсь, что вдруг ослабнет магическая сила и что я снова буду похож на того маленького толстого юношу, каковым фактически являюсь.

– Дисморфофобия.

– Простите, что это?

– Нарушенное восприятие собственного тела. Вы видите, что я неплохо подготовлена.

– Пошли вы с вашей психологией.

– Да не бойтесь. Я ведь еще здесь.

– Я еще ни разу никому об этом не рассказывал. Обнимите меня. Пожалуйста. Возьмите меня на руки.

– Ладно. Как скажете.

– Значит, пытаетесь запугать.

– Ребенок задремал.

– Удачи.

– Как поживаете сегодня?

– Как я поживаю? Вы шутите. Вы когда-нибудь проводили ночь в тюремной камере?

– Приглашаю. Вы прекрасно выспитесь в великолепном гостиничном номере. Вы свободны.

– Вам ведь известно, что это не так.

– «В один прекрасный день я улечу».

– У вас репертуар просто на удивление.

– Огромное спасибо, коллега. Когда вы виделись с Хризантемой в последний раз?

– Вам же об этом известно.

– На балу, не так ли?

– Да. Тогда проводился турнир по бальным танцам.

– Ну, расскажите.

– Не могу. Эти шумы в ушах меня изнуряют. Звуки становятся все выше. Под конец Шуман улавливал двойной фа-диез.

– Даже ваши страдания окрашены капризом. Неужели вы никогда не испытывали обыкновенной головной боли?

– В любом случае вы удивительно бестактны.

– Я ведь выросла не за роялем.

– Все это орудия дьявола – струбцины, инструменты для прокалывания, скобы…

– И им нечего противопоставить?

– Нечего. Против этого нет лекарств.

– Очень жаль.

– Ах так?

– Расскажите, пожалуйста. Мне это надо знать.

– Вы ведь были на концерте в том маленьком курортном городке. В курзале тоже были?

– Нет.

– Там у них вместительный зал. Элегантный, в духе кайзеровской Германии.

– Правда?

– Конечно, нет. Более чем скромное вокзальное помещение безо всяких изысков. Дизайнеры не очень-то старались скрыть изначальное предназначение этого зала ожидания. Толпящиеся перед входом женщины, разряженные представительницы среднего сословия, их прически, позволявшие судить о разновидности применявшихся при этом бигуди, вязанные крючком пуловеры из люрекса в сочетании с длинными юбками, изящные дамы на не очень высоких каблуках и с сумочками в руках вперемежку с розовощекими девочками-подростками… Эти не вызывающие интерес дебютантки сидели за столиками в окружении нескольких облаченных во фраки дряхлых старичков. В тот вечер наш «Комбо» расширили до «Биг-бэнд», включив в его состав сразу три скрипачки, которые сами себя именовали «волшебные струны». В костюмах из дорогого материала, эти отпрыски состоятельных родителей беспрестанно хихикали, стараясь скрыть свои фальшивые ноты жалкими вибрато. Нас же заставили надеть дешевые белые жакеты и еще заливали голубым светом прожекторов, как какие-то растения. Кроме того, пригласили толстого дирижера, расставившего перед нами свои щиты, на которых на розовом фоне светилось: «Биг-бэнд Гельмута Хольма». Впрочем, специально для меня на сцену втащили рояль, который, естественно, совсем не было слышно. У меня не было никакого шанса заглушить трубы и тромбоны, к тому же извергавшие потоки слюны.

– Простите, это как понять?

– Буквально. Дело в том, что при игре на этих духовых инструментах образуется так много конденсата, что перед своими местами, чтобы не образовались настоящие лужи, музыкантам приходится ставить ведра или пластиковые блюда.

– Отвратительно…

– Это вы так говорите. А вот краснолицые зрители, присутствовавшие на репетиции, без смущения клали иллюстрированные газеты на пюпитры. Незадолго до начала бала я пошел в бар. Без традиционной рюмки спиртного я не смог бы еще раз выйти на сцену. Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу. – «Chin-chin – chin tonic».[10] – Это был Марк, крупье. Одна официантка дала ему контрамарку, и он пришел.

– Что это такое?