Обман

С десятым классом у меня случилась любовь. Они проходили почему-то «Мастера и Маргариту», по-моему, вставлять этот роман в школьную программу – безумие в чистом виде. Он же прекрасный, его надо любить, а не отбивать к нему охоту на всю оставшуюся жизнь, как к тому же «Евгению Онегину». Ну да ладно.

Примерно через десять минут занудных рассуждений и ответов на занудные же вопросы из методических указаний (были и такие, когда только успели понаписать) у меня свело скулы намертво. Все-таки «Мастер» – это вам не какой-нибудь Горький со своей «Матерью», тут так нельзя. Черт с ними, с методичками. Я остановила отвечавшую ученицу, оглядела затихший класс и, сама не очень понимая, откуда это во мне берется, спросила их:

– Ну, а как вы думаете, этот роман, он вообще-то о чем?

Человека три вразнобой стали отвечать с места что-то такое про борьбу и сатиру.

– А мне кажется, – сказала я негромко, – что это роман о любви...

И тут их прорвало. Не сразу и не всех, но все равно прорвало. Конец урока мы взахлеб протрепались об этой самой любви, и уже после звонка они, уходя, просили меня на следующем уроке обязательно продолжить. В общем, с этим классом я подружилась.

Урока в девятом (еще один мой, то есть Маринин, класс) в этот день не было, а перед следующим уроком в шестом оказался пустой урок, или дырка, во время которой я от нечего делать и некуда деться стаскалась в буфет, и в общем-то зря. Есть там было нечего, зато за соседним столом сидели директриса с какой-то еще более толстой теткой и косились на меня мрачным взглядом. С трудом допивши невкусный чай, я удрала и спряталась в туалете.

Директрису полной мерой я получила на педсовете в конце дня. С моего собственного окончания школы прошло двадцать лет, я успела прожить одну жизнь и начать другую, а тут как будто ничего не изменилось. И тетка почти та же, и говорит все то же самое... Школьный буфет, писсуары на втором этаже, комиссия из районо, родительский комитет... Бр-р... Новыми были только, пожалуй, слова «спонсор» и «спонсорская помощь», употреблявшиеся в немереных количествах. Коллектив слушал и согласно кивал.

Да и сам коллектив-то... Та еще кунсткамера. В основном это были довольно пожилые дамы, все из себя учительницы до мозга костей, одетые в строгие костюмы с оборчатыми блузками, торчащими над лацканами столетней давности. Самыми молодыми в этом цветнике были мы с Ниной. А ведь я тоже давно не девочка, и Нина вряд ли сильно моложе... Был еще довольно мухортый мужичишка, я забыла, то ли физкультурник, то ли трудовик, Марина мне про него говорила, что он герой-любовник, мечта всей школы, от училок до девятиклассниц.

Школа, в которую попали мы с Мариной, последние десять или около того лет находилась в состоянии медленного загнивания и умирания. Несмотря на выгодное расположение в центре Москвы, она не превратилась, как многие школы рядом, ни в лицей, ни в гимназию. Соответственно, никаких сторонних денежных вливаний не получала, и зарплата учителям доставалась лишь та, что была положена государством, то есть стремящаяся к нулю. Поэтому каждый, кто был способен удрать из нее хоть куда-нибудь, давно сделал это. Молодые учителя сюда не приходили вовсе, а те, кто остались, просто досиживали до пенсии, уныло перемалывая ученикам навязший в зубах материал. Ученики тоже не блистали – все те, кому было не все равно, поуходили в те самые гимназии и лицеи несмотря на их платность, а те, что остались, платить ничего не хотели и не могли. С каждым годом их становилось все меньше. Поговаривали, что на будущий год в школе будут проблемы с набором в единственный первый класс. Это в то время, когда записать ребенка первоклассником в хорошую школу превратилось в животрепещущую проблему. Возможно, если бы директриса ушла на пенсию, а новое начальство смогло уловить конъюнктуру, школу можно было бы спасти, но она никуда не собиралась, и все катилось по-прежнему...

Я, конечно, не знала ничего этого во время своего первого педсовета, а просто тихо сидела, забившись в дальний угол, и только старалась не зевать. В буквальном смысле. Очень уж было скучно. Правда, под конец педсовета они начали обсуждать расписание, поднялся шум и гам, и зевота с меня соскочила. Это было, пожалуй, даже забавно, хоть я и не понимала, почему данный предмет вызывает столько страстей. Кричали все. Особенно активные, в том числе и Нина, даже вскакивали и подпрыгивали. Толстая тетка, которую я видела в столовой (оказалось, это завуч), отмахивалась от них, как от мух. В конце концов она, кажется, победила, потому что все потихоньку замолкли и тут же стали торопливо собираться. Я забыла, где мое пальто. Утро, когда я его снимала, было так давно... А завтра с утра все снова...