Обман

Но Кэти не готова простить себя за то, что на несколько секунд потеряла контроль над собой. Она резко встряхивает головой.

– Джошу пришлось туго, – пытаюсь я помочь ей, – а Энн была на последнем издыхании.

– Энн была пьяна, – недовольно фыркает Кэти.

– Разве? – деланно изумляюсь я.

– Она выпила почти столько же, сколько и бабушка. – Кэти у нас пуританка. Она всегда обращает внимание на такого рода вещи и не переносит, если кто-то в семье выпивает лишнее. – К тому же она еще и переела. Это же надо, слопать три порции второго!

– Неужели? – воскликнула я. – Она в самом деле столько съела? Но, ты знаешь, ее можно понять: она так не любит, когда пропадает еда. – Судя по виду Кэти, она все еще напряжена, но мое последнее замечание заставляет ее слегка улыбнуться. Мы замолкаем, думая каждый о своем. Здесь, за городом, гораздо прохладнее, чем в Лондоне. Легкий ветерок шумит в кронах дубов… – Ну так что? – осторожно говорю я.

– Подвези меня к общежитию, мама. Пожалуйста. И извини.

Я быстро целую Кэти. Это максимум, на который она согласилась. Никаких объятий, никаких сцен прощания. Мы договорились об этом еще два дня назад. Но меня не оставляет страх перед предстоящим расставанием, и он усиливается по мере того, как мы приближаемся к общежитию, где живет Кэти.

Дочь легко выпархивает из машины и спешит к багажнику. Сумка тяжело плюхается на землю. Кэти подходит к моей дверце и прощается через стекло секундным взмахом руки. Потом она быстро отворачивается от меня и взваливает на плечи свою поклажу.

Я провожаю Кэти взглядом. Она неровным шагом продвигается к входу в здание общежития, пошатываясь под тяжестью сумок. В дверях оборачивается и посылает мне почти что веселую улыбку. Я тоже отвечаю ей улыбкой и беззвучно шепчу сквозь ветровое стекло: «Скоро увидимся.»

Ее улыбка является для меня хорошим знаком. Это символ ее готовности продолжать жить, бороться за успехи в школе. Кстати, именно Боб Блок посоветовал нам тщательно планировать нашу жизнь, выделять отдельные ее сегменты для работы, для развлечений, для переживаний. И Кэти приняла эти наставления. Судя по всему, она сделала для себя вывод о том, что школа предназначена для работы и для того, чтобы быть вежливой и приветливой с окружающими. А переживания и страхи она должна оставить для меня и Пеннигейта.

Как бы мне хотелось, чтобы Кэти была спокойной и беззаботной! Но это ей всегда давалось с трудом, что уж говорить о нынешних днях, когда жизнь нанесла ей такой страшный удар!

Миссис Андерсон, старшая воспитательница общежития, весьма по-деловому высказывает мне соболезнования, и я благодарна ей за то, что она проявляет свою обычную собранность и организованность. Мы обсуждаем с ней школьные дела Кэти, ведь девочке нужно догонять подруг, она пропустила немало занятий. Мы также говорим с миссис Андерсон о поездках моей дочери домой по субботам и воскресеньям. Миссис Андерсон готова отпускать ее так часто, как она пожелает, хотя полагает, что этим не следует злоупотреблять. От интерната до Пеннигейта всего пятнадцать минут пути, но ведь может получиться и так, что Кэти попадет домой тогда, когда там никого не будет. В конце концов мы приходим к согласию: при первой необходимости Кэти будет позволено позвонить мне из кабинета или служебной квартиры миссис Андерсон.

На данном этапе большего я сделать для Кэти не могу. Чтобы не зацикливаться на мыслях о дочери, я еду домой на необычно высокой скорости. Разумеется, высокой для меня. С самого начала моей водительской карьеры узкие дороги и отчаянные водители этой части Саффолка привели меня к мысли о необходимости проявлять за рулем максимальную осторожность. Правда, по непонятной причине Энн убедила себя, что я вожу машину неряшливо, поэтому она постоянно рассказывает мне истории (как ей кажется, для моей же пользы) об ужасных авариях на автодорогах. То, что я неаккуратный водитель, является составной частью общего представления Энн обо мне, как о некой беззаботной артистической натуре, которой чужд здравый смысл. Насколько же этот имидж далек от реальности! Думаю, что в основе его лежит поведение, свойственное мне в юности, когда я училась в художественном колледже и пела блюзы в студенческом ансамбле. Этот период моей молодости был весьма коротким, но почему-то врезался в память Энн настолько прочно, что она ассоциирует с ним всю мою последующую жизнь.

Наш дом стоит в самом конце полуторакилометровой аллеи, пролегающей по имению Пеннигейт. Большая часть его была распродана еще в шестидесятых. Последние несколько лужаек Гарри продал сразу же после того, как четыре года назад мы приобрели дом. Теперь нам принадлежит только сама аллея и пятнадцать акров земли вокруг дома.