– Я поняла тогда, почему он сделал это, – произношу я со вздохом. – Единственное, что могло заставить его совершить такой поступок, – это…
Ричард убирает свою руку и внимательно слушает. Последние отблески солнца бросают тени на его лицо.
– Я думаю, в те дни вот-вот должно было вскрыться дело с благотворительными деньгами. Видимо, люди из фонда уже прижали Гарри, и он не мог перенести мысли о позоре. – Я смотрю на плывущий далеко в открытом море корабль и его мерцающие в сгущающейся темноте огоньки. – Кроме того, у него были долги. Сложности с бизнесом. И… – я спотыкаюсь, – …другие проблемы. Но главное, что его терзало – это мысль о скандале. Уверена в этом.
Несколько секунд я молчу.
– И что же произошло дальше? – тихо спрашивает Морланд.
– Дальше?
– На «Минерве», – мягко подсказывает он. – Что произошло там?
– О… – Я возвращаюсь к своему повествованию. – Я сидела и думала. О том, как это все ужасно и одновременно бессмысленно. Да, бессмысленно. А потом… Потом подумала о детях. – Я бросаю взгляд на Морланда, у которого детей нет, и вдруг с опаской думаю, а что, если он меня не поймет. – О том, что будет с ними после произошедшего. Какой отпечаток на их жизнях оставит самоубийство отца. О том, что люди всегда будут шептаться за их спинами. О том, что Кэти и Джош станут… мечеными. И что им никогда не освободиться от этого пятна. И меня охватила злость… Злость на Гарри за то, что он оказался таким эгоистом. Я понимаю, что это не делает мне чести. Понимаю, что должна была чувствовать нечто другое. Но я ничего не могла с собой поделать. Я была просто зла.
– Это естественно, – ровным голосом говорит Морланд, – я уверен, что естественно.
– Особенно разозлила меня бессмысленность этого поступка Гарри.
Здесь начинается самая трудная часть. Именно в этой части своей истории я могу совершить принципиальную ошибку.
– Ведь самоубийством он ничего не искупал. Напротив, лишь усиливал обвинения в свой адрес в том случае, если бы дело о мошенничестве с благотворительными деньгами выплыло наружу. Представляешь, что бы это значило для детей? Эта мысль была для меня непереносима. Мысль о страшном позоре, который ляжет на два существа, меньше других заслуживающих его. И меньше других способных его вынести. Я понимаю, что в конце своей жизни Гарри был болен и предъявлять к нему какие-то претензии отчасти и несправедливо, но он должен был подумать об этом. Он должен был подумать о детях. А поскольку он не сделал этого, то думать о них должна была я. – Я чувствую, что Морланда очень интересует то, что произошло дальше. – И вот я сидела и думала об их будущем, – торопливо продолжаю я, – о том, что должна сделать все, чтобы избавить их от этого позора… О том, что впереди у них целая жизнь… Теперь, когда Гарри был мертв, они оставались для меня самым важным делом, самой большой ответственностью.
Я бросаю взгляд на Ричарда и мне кажется, что в его глазах проблескивают искорки некоторого недоверия к моим словам, но тут же лицо его освещается понимающей улыбкой, и я чувствую, что он пока на моей стороне.
Холодный ветер дует мне в шею, и я поднимаю боковое стекло почти до самого верха. Шуршание гальки и рокот волн становятся неслышными, их место занимает затянувшаяся пауза.
– В конце концов я пришла к мысли о том, что должен быть какой-то конкретный способ защитить их. По-моему, на эту мысль я натолкнулась, думая о благотворительных деньгах. Воображая, что каким-то образом можно уговорить попечителей фонда закрыть глаза на это дело. Например, предложив вернуть им пропавшую сумму в обмен на обещание никогда не разглашать его обстоятельства. У Гарри денег не было. И я это знала, но полагала, что смогу где-нибудь одолжить приличную сумму. Или что-нибудь продать. Наконец, воспользоваться страховкой Гарри… – горько усмехаюсь я, – он ведь застраховал свою жизнь. Я не знала точно, на какую сумму, но не меньше, чем тысяч на двести. Этого было бы достаточно, чтобы расплатиться с благотворительным фондом… И тут меня как током ударило… Я же никогда не получу денег по его страховке! Ведь страховые возмещения по самоубийствам не выплачиваются! Разве не так? – саркастически смеюсь я, и этот смех неприятно отдается у меня в ушах. – Боже! Я сидела совсем ошарашенная. Даже по страховке – ничего! Я почувствовала, что не только для Гарри, но и для меня жизнь кончена. Видимо, я находилась в шоке. Скорее всего, так и было, иначе никогда не решилась бы на то, что сделала. Я не смогла бы даже подумать об этом. – Я устало откидываю голову на подголовник кресла и блеклым голосом заканчиваю: – Об остальном можешь догадаться сам.
Голос Морланда глух, в нем звучит изумление, близкое к неверию:
– Ты вывела «Минерву» в море?
– Да.
– Ты… – Ричард с трудом подбирает слова, – затопила ее?
Я еле заметно киваю.