Остаток уикэнда тянется бесконечно — будто время играет со мной злую шутку. Я мучительно страдаю от того, что наступающая неделя закончится и я больше не смогу видеть Джеймса. Моя мама — фантастическая женщина. Она не позволяет мне уныло разгуливать по квартире и настаивает на воскресной поездке к морю, чтобы потом выпить чаю в местном отеле. Но, куда бы я ни посмотрела, я везде вижу его. Все это напоминает заевшую в моей голове пластинку, которую никак не удается выключить, хотя я уже устала слушать одну и ту же мелодию. Когда мы возвращаемся домой, я в сотый раз звоню Лиззи. И в сотый раз к телефону никто не подходит.
Когда я уже начала думать, что этого никогда не случится, понедельник, слава богу, все-таки наступает. Я с энтузиазмом одеваюсь и вместе с Тристаном радостно отправляюсь в полицейский участок. Дорога занимает немного времени, и вскоре я уже взбираюсь по ступенькам.
— Доброе утро, Дэйв! — приветствую я своего нового друга (того, кого раньше называла сварливым и мерзким сержантом).
— Как прошел уикэнд, Холли?
— Прекрасно, — радостно говорю я.
— Это твоя последняя неделя с нами, да?
В ответ я киваю и улыбаюсь.
— Готов поспорить, что ты не знаешь, чем будешь заниматься дальше!
Я снова улыбаюсь, а про себя думаю, что Дэйв даже не подозревает, насколько он прав.
Придя в офис, я вижу, что ночная смена заканчивает свою работу. Под потолком офиса ребята растянули широкую ленту с надписью «Последняя неделя свободы Джеймса Сэбина! Брак — это не просто слово. Это приговор!»
Ребята из ночной смены крепят ленту, стоя на столах, и, увидев это, я смеюсь.
— Здорово! — восклицаю я.
— У нас ушла целая ночь на то, чтобы сделать это! — говорит мне один из них.
— Правда?
— Да.
Я усаживаюсь за свой стол, стараясь не обращать внимания на висящий надо мной кусок материи. Достав ноутбук, я занимаюсь тем, что разбираю электронную почту. Одно из писем — от Джо. Он просит меня прийти сегодня вечером, чтобы обсудить «мое следующее задание». Я вздыхаю. Очевидно, умерла собака мэра, и Джо хочет, чтобы я написала об этом. В офис начинают входить работники дневной смены, и помещение наполняется шумом и запахом кофе. Телефоны начинают звонить, а люди орать. Тут по офису пробегают радостные возгласы, и я поднимаю глаза. Входит Джеймс. Он стоит и рассматривает поздравительную ленту. Когда он проходит мимо меня, я стараюсь сложить губы в улыбку.
— Доброе утро, — говорит он.
— Доброе утро. Как нос?
— Болит. А как твоя голова?
— Хорошо.
— А палец?
— Хорошо.
— Мы все болячки обсудили?
Секунду длится пауза.
— Кажется, да.
Он приносит нам кофе из автомата и обращается к своей почте.
— Что-нибудь произошло?
— К сожалению, да. Изнасилование. Мне нужно сделать пару дел, а затем мы поедем допрашивать потерпевшую.
После нескольких телефонных звонков Джеймс встает:
— Вперед, Колшеннон, надо ехать.
Мы спускаемся в подземный гараж — уже, наверное, раз в пятидесятый за последние пять недель. Сегодня я решаю не просить Винса присоединиться к нам — дело слишком интимное. Самое последнее, в чем сейчас нуждается бедная девушка, — это Винс, беспрестанно фотографирующий со словами: «Вы не могли бы поплакать еще, голубушка?» Мы лучше воспользуемся фотографиями из архива. Сев в знакомый до боли серый автомобиль марки «воксхолл», мы подъезжаем ко входу в участок, где уже ждет женщина-офицер, которая будет сопровождать нас. Во время нашего путешествия я избегаю разговоров с Джеймсом и все двадцать минут, которые занимает поездка, болтаю с нашей спутницей об изнасилованиях и узнаю несколько интереснейших фактов, которые можно будет опубликовать в сегодняшнем выпуске «Дневника». Утро проходит быстро. Сам факт изнасилования вселяет в меня ужас. Джеймс даже несколько раз интересуется, все ли со мной в порядке. Вернувшись в участок, я принимаюсь за работу. Примерно в четыре часа я заканчиваю и, поскольку Джеймс все еще висит на телефоне и разбирает свои бумаги, спускаюсь вниз повидать Робин.
Я просовываю голову в дверь и вижу Робин, сидящую за столом. Она поднимает на меня глаза:
— Привет! Может быть, выпьем по чашке кофе?
Мы спускаемся в столовую, по пути болтаем о том о сем. Садимся за столик, и я спрашиваю:
— Робин, помнишь, ты однажды сказала, что я не все о тебе знаю?
Она с сомнением смотрит на меня, но я, не обращая внимания, продолжаю:
— Ты можешь рассказать мне об этом сейчас?
Она долго смотрит на меня и затем кивает.
— Думаю, тебе я могу доверять, — вздохнув, говорит она. — Даже не знаю, с чего начать. Помнишь, когда ты первый раз пришла в участок, я была совершенно другой?
Я киваю. Прекрасно это помню.