Доктор зачитывает нам список из многосложных названий лекарств. Детектив Сэбин, в отличие от меня, записывает каждое из них. Он задает вопрос:
— Эти лекарства дорогие?
— Некоторые — да, но не все.
— Вы или кто-то другой может сказать, когда шкаф последний раз закрывали?
— Ну, все другие работники, у которых есть ключи, были здесь вчера, но пропажу мы обнаружили только сегодня утром.
— Как часто шкаф открывали? Например, вчера, когда было много посетителей.
— Примерно каждый час; иногда чаще, иногда реже.
— Вы сами подозреваете кого-нибудь?
— Я — нет, но вам стоит спросить у остальных работников отделения.
— Я полагаю, что один из тех, у кого есть ключи, мог случайно оставить шкаф открытым, а вор просто незаметно вошел и взял лекарства. Вы доверяете персоналу больницы, доктор?
— Безоговорочно.
— То есть вы не думаете, что кто-то из них взял лекарства сам или нарочно оставил шкаф открытым?
— Определенно нет.
— Я пошлю полицейских, чтобы они опросили тех, у кого были ключи, и, возможно, провели общий опрос всего отделения, а также и больницы в целом, чтобы узнать, не видел ли кто-либо нечто подозрительное.
Я перестаю писать и получаю возможность полюбоваться на красавца доктора. Тот растерянно проводит рукой по своим коротким черным волосам. Я ловлю себя на мысли, что хотела бы иметь такие волосы. Поражаюсь сама себе, поражаюсь тому, насколько далеко может зайти мое порнографическое воображение. «Но он такой хорошенький», — мечтательно думаю я. Действительно, красивый. Поток моих мыслей нарушает голос:
— Мисс Колшеннон! Эй!
Это выводит меня из сладострастных размышлений. Я поворачиваюсь к Джеймсу Сэбину:
— Да?
— Мы уходим.
— А, хорошо.
Поспешно беру свою сумку и стою, виновато краснея. Бедняжка, за последнее время у меня было слишком много потрясений.
— Я провожу вас, — говорит доктор Кирпатрик.
Мужчины направляются к двойной двери, а затем доктор немного отстает, чтобы поравняться со мной.
— Так, значит, вы работаете в полиции?
— Нет, вообще-то я репортер. Я прикреплена к детективу, для того чтобы вести шестинедельный «Дневник» для газеты.
— Первый раз о таком слышу.
— Да, это новинка. Сегодня мой первый день.
— На какую газету вы работаете?
— На «Бристоль газетт».
— Я ее читаю.
Дальше мы идем молча, и мой мозг судорожно подыскивает тему для разговора. Пауза затягивается. Наконец я говорю:
— Значит, вы доктор?
Отличный ход, Холли. Разговорное харакири.
— Говорят, что да, — он улыбается и прищуривается.
Наверное, он часто улыбается. Я ищу другую тему и с радостью выкапываю ее из глубин своего сознания:
— Вы помногу часов в день работаете?
— Да, работаю я много, а вот платят мне мало. Зато я часто встречаю приятных людей.
Он сверкнул на меня глазами, и сердце мое замерло. Находясь в некотором эмоциональном беспорядке, я едва не спотыкаюсь об инвалидную коляску и несколько пар костылей, оставленных кем-то у стены в коридоре.
Когда мы доходим до главного входа в больницу, доктор Кирпатрик сперва пожимает руку Джеймсу Сэбину, а затем мне.
— Рад был видеть вас, Холли. Снова. Я имею в виду, не по профессиональному поводу.
Мы с Джеймсом Сэбином идем к машине.
— Прошлая неделя была не из лучших, я правильно понял? — спрашивает он.
— Я в порядке, даже лучше, чем обычно. Просто мне немного не повезло.
Я глупо улыбаюсь, вспоминая доктора Кирпатрика.
— Потрясающе, — бормочет он.
Мы удаляемся от больницы, и я спрашиваю:
— Так что вы думаете?
— Я отправлю полицейских опросить персонал. Должно быть, кто-то из них причастен к делу. Хочу просмотреть ваши записи, прежде чем они попадут в газету. Я не хочу, чтобы дело было испорчено.
— Вы мне уже достаточно понятно все объяснили.
— Ну, вы же знаете репортеров. Человек говорит одно, а им слышится совершенно другое.
По пути в полицию мы останавливаемся у закусочной, чтобы выпить кофе. Джеймс Сэбин неохотно спрашивает, взять ли мне. Я соглашаюсь. Он заходит в кафе, а я сижу в машине и жду его. Работает рация. Она как будто разговаривает со мной. Я думаю о том пункте нашего договора, где мне запрещается вести с кем-либо разговоры касательно работы. Но ведь Зеленые Глазки могут на меня разозлиться, если мы что-нибудь упустим.
Рация продолжает говорить.
В качестве эксперимента я нажимаю кнопку и говорю:
— Привет.
— Это семнадцатый? — сквозь помехи спрашивает голос.
— Э… возможно.
— Вы репортер, да?
Каждая реплика сопровождается большой паузой.
— Да, это я!
— Где семнадцатый?
— Э… ушел за кофе.
— Передайте семнадцатому, что у нас код «пять» на двенадцатой Хэнберри-роуд.
— Да, скажу, э… десять четыре, — отвечаю я, подражая героям детективов.
Мой первый диалог по рации! Я так взволнована! Джеймс Сэбин возвращается к машине и вручает мне дымящуюся чашку с долгожданным кофе. Я беру чашку и говорю:
— Нас вызывали по рации!
— Вызывали не нас, а меня. И что вы ответили? Вам напомнить правило номер один? Не разговаривать. Ни с кем. И какого черта они вообще стали что-то говорить вам по рации? Это же секретные переговоры!