Обман. Повести

Знала она, единственная из всех, чей Сережа сын. Знала фамилию его, имя, отчество, поэтому, когда переводы приходить перестали, испугалась - мол, услыхал про маму и затих, выяснила адрес и явилась.

То ли просила его бабушка, а верней всего, сам предложил - этого уж Сережа добиться не мог, но Авдеев опять прислал перевод.

- Ты отвечай за себя! - кричал Сережа бабушке. - А за меня нечего! Я работаю, поняла, мне его подачки не нужны.

Он велел ей дать сорок рублей, пошел на почту и отправил деньги обратно. Заполняя бланк, Сережа подумал и написал там, где оставлено место для письма:

«В ваших деньгах не нуждаюсь, буду всегда возвращать». В конце он хотел расписаться, поставить, как Авдеев, неразборчивую каракулю. Но раздумал. Вывел ясную букву С…

А вот сегодня у С, у Сережи, свои, не зависимые ни от кого деньги.

- Ну как, мужик али дите? - повторяет Андрон. - Давай скинемся - обмыть же надо трудовое начало!

Сережа выкладывает не раздумывая, трешку, остальные прячет в карман.

- Ну идем! - велит старший осветитель и сокрушается: - Вот беда - послать бы тебя, да не дадут - ведь несовершеннолетний.

Сережа ждет его в парке возле студии. Андрон исчезает и быстро возвращается с двумя бутылками и пирожками.

- Гляди не подведи, - предупреждает он, - а то узнают, что с несовершеннолетним пил, еще выгонят.

Лицо у Андрона маленькое, с кулачок, какое-то иссохшее, в глубоких бороздах морщин и местами шелушится. Сколько ему лет - не поймешь: не молодой, не старый. Бородка тощая, рыжая, клинышком. Он разливает портвейн по бумажным стаканчикам - себе полный, Сереже - половину, лицо его благостно разглаживается, еще немного, и он замурлычет от удовольствия.

- За начало трудового пути! - предлагает Андрон. - И пусть в этом пути будет побольше передышек!

Они пьют, заедают пирожками - вино сразу ударяет Сереже в голову, ему становится тепло, он разглядывает Андрона с любовью и уважением, кивает, соглашаясь с его словами.

- Работа, она как гора! - философствует Андрон. - На нее сразу не вбежишь. Да и к чему? Впереди у тебя много лет, силы экономь, пригодятся. Сделал рывочек - передохни, сходи в отпуск, возьми бюллетенчик, пораньше с работы отпросись, пока несовершеннолетний.

Он расплескивает еще.

- И не рвись! - поучает. - Не рвись ввысь! А то что за жизнь, сам подумай! Работать да еще учиться! Потом опять учиться! Да снова учиться! Кончишь вуз, заработал корочки, а уж устал, помереть охота. Но это только начало, выясняется. Дальше стараться надо! Перед кем-то выпендриваться, других оттеснять, выдвигаться! Тьфу на все это! Плюнуть и растереть.

Андрон плюет, но плевок свой не растирает. Разливает еще.

Кусты, за которыми они сидят, шевелятся, Андрон суетливо прячет бутылку за пазуху - перед ними стоит дружинник. Сережа разглядывает его внимательно: у дружинника скрючена шея.

- Э! - вскакивает Сережа. Он узнал дядю Ваню, балагура из больницы, соседа по палате.

- Ничего, ничего! - говорит дядя Ваня кому-то за кустом. - Тут свои! Наши! - Он присаживается к Сереже, отнимает у него бумажный стаканчик, подставляет его Андрону. - Дай-ка лучше мне!

Андрон успокаивается, жмет руку дяде Ване, объясняет:

- Первую получку обмываем!

- А ты че? - говорит дядя Ваня. - Работаешь? А нашто?

- Мама у меня померла, - спокойно отвечает Сережа. Он вспоминает, как соврал тогда дяде Ване, что Никодим его отец, и хладнокровно восстанавливает истину: - А тот-то, помните? Он не отец…

- Отчим? - спрашивает дядя Ваня.

- Нет… Просто так… Никто…

Теперь Сережа лежит в траве, разглядывает осотовые шишечки и края лопухов, которые обрамляют небо. Ему хорошо. Чуточку клонит в дрему, но он не спит, слушает, как философствует Андрон.

- Мы тут про жизнь, - объясняет тот дяде Ване. - Значит, на чем я остановился? Ну да! Плюнуть и растереть! Жить надо неспешно, куда торопиться, себя надрывать - на тот свет? Поспеется. А на том свете все меж собою равны. И достигшие. И недостигшие. Недостигшим-то еще и лучше, поди-ка. Хоть вспомнить есть что: жил, мол, удовольствия ради, а не бежал наперегонки с другими. Ты вот хто? - обращается Андрон к дяде Ване. - Асфальтировщик? На катке? Прально! Прально! Мудро, я бы сказал! Я вот тоже всего-навсего осветитель. Лампочками освещаю людей. Не бог весть, слышь? И не надо! Я не гордый. Я и так проживу, пусть другие ломаются: призвания, мечтания, тьфу - растереть и плюнуть!

«Ха, летчиком я хотел стать, - думает Сережа, - а вот и не буду. Буду осветителем, как Андрон, - просто и тихо. И не надо ломать голову, биться, выпендриваться, все верно он говорит».

Андрон молчит, допивает свой портвейн, а дядя Ваня говорит задумчиво:

- Заберу, однако, я тебя.

- За что? - поражается Андрон. - Вместе же пили!

- Вместе, - грустно соглашается дядя Ваня, - но я тебя не за это заберу. А за слова твои, понял? За твою философию. - Он берет Андрона за грудки, притягивает к себе. - Житуха-то ему и так не больно сверкает, понял? Так ее веселить надо, понял, а не паскудить, как ты! Масло в огонь не подливать, да еще мальчонке! - Он поднимает Андрона на ноги. - А ну давай, Лев Толстой! Пошли к богу!