– Так вы говорите, что никакого сообщения на автоответчике не было? – спрашивает Доусон.
– Нет, не было.
– Кто-то еще мог прослушать запись?
Я неуверенно качаю головой.
– Вряд ли.
– Что же тогда могло с ней случиться? У вас есть какие-нибудь предположения?
Я ерзаю в кресле. Затем делаю неопределенный жест рукой.
– Может, Гарри ничего не диктовал на автоответчик?
– Компьютер отметил время разговора, миссис Ричмонд. Оно составило шесть минут.
Сердце у меня холодеет. Все! Вот и все! Я не думала, что тот разговор был таким долгим. Смотрю в сторону, чувствую, как по спине у меня скатываются капельки пота. Я понимаю, что чем дольше молчу, тем больше выдаю себя. Но ничего не могу поделать с охватившим меня чувством панического страха. На секунду в голову приходит безумная мысль признать все и покончить с этим мучением. Но каким-то образом мне удается оттолкнуть ее от себя. Усилием воли я заставляю себя поднять взгляд на Доусона и отрицательно покачать головой.
– У вас есть какое-нибудь объяснение?
– Нет.
– В доме не было кого-нибудь еще, кто мог ответить на звонок?
Сердце у меня снова екает: он знает о Кэти! Наверняка знает! Но тут же я заставляю себя повторить в памяти тон его вопроса и, успокаиваясь, отношу его к обычной педантичной манере Доусона. И тихим голосом говорю, что кроме меня в доме никого не было.
Инспектор не повторяет своего вопроса.
А у меня перед глазами встает картина: Кэти лежит в полузабытьи на моей кровати, звонит телефон, она неуверенно протягивает руку к трубке. Я на «Минерве». Судорожно прижимаю сотовый телефон к уху и все время повторяю одну и ту же фразу: «Я немного задержусь, дорогая. А ты спи. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Спи.» Может, мне не стоило звонить, но я не могла обойтись без того, чтобы не поговорить с дочерью. Кроме того, мне необходимо было убедиться, что снотворное подействовало и она уснет.
Доусон задает вопросы об автоответчике. Как часто бывали раньше случаи, когда сообщения на нем не записывались?
Я отвечаю, что такое время от времени случалось, но какую-либо систему в ошибках автоответчика выделить невозможно.
Мы возвращаемся к вопросу о том, как долго я принимала в тот вечер ванну? На какую громкость был включен приемник?
Затем снова автоответчик. Вопросы очень похожи, но каждый раз Доусон что-то немного меняет в них. Как могло случиться, что автоответчик не записал сообщение? Считаю ли я, что сообщение Гарри, переданное им в тот вечер, действительно могло пропасть?
И с каждым его вопросом я ощущаю приближение конца, потому что чувствую: Доусон уже не верит мне. В его словах появилась какая-то решимость, а воля у него явно сильнее моей.
Инспектор берет со стола один из листков, лежащих перед ним.
– Ваш муж также звонил вашей дочери в школу примерно… – Доусон подносит листок ближе к глазам. – В шесть тридцать. – Он опускает листок и вопросительно смотрит на меня. – Вы знали об этом?
– Нет. Но я не думаю, что он говорил с ней.
– Почему?
– Я бы это знала от дочери. А она сказала мне, что в последний раз беседовала с отцом во вторник.
– Так с кем же он говорил в школе в ту пятницу?
Я слегка пожимаю плечами.
– Может, с одной из старших девочек? Там такая система: на звонок отвечает дежурная старшеклассница, которую вы просите передать что-либо для своего ребенка.
Доусон строит удивленную гримасу и картинно сжимает виски пальцами правой руки.
– Значит, ваша дочь должна была получить сообщение от отца?
Я падаю, падаю… И увлекаю Кэти за собой.
– Нет… – Я судорожно обдумываю ответ. – Часто дежурные не находят адресата сообщения. И оно тогда не доходит до ребенка. Тогда вам приходится звонить еще раз…
Доусон наклоняется ко мне, как бы стараясь получше расслышать мои слова. Я продолжаю:
– И вы пытаетесь позвонить еще раз…
– Пытаетесь еще раз позвонить, – повторяет инспектор задумчиво. – Значит, это так устроено?
Я киваю. Дыхание у меня перехватывает.
Видимо, я выгляжу странно, потому что Леонард бросает на меня обеспокоенный взгляд. А Доусон спрашивает, не хочу ли я еще чая и, не дожидаясь ответа, передает мой стаканчик женщине-полицейской. Неожиданно все в комнате приходит в движение: кто-то потягивается, кто-то встает, кто-то собирает пластиковые стаканы. У меня появляется время для короткой передышки. Доусон отходит в угол комнаты с пачкой бумажных салфеток и трубно сморкается. Леонард сочувственно смотрит на меня и слегка похлопывает по руке.
Когда перед нами вновь появляются стаканчики с чаем, а дверь в комнату наконец закрывается, Доусон грузно усаживается в свое кресло.
– Прошу прощения. Надеюсь, я вас не заражу. – Он смотрит мне прямо в глаза.
– Мой дедушка, – отвечаю я, – говаривал так: при простуде нужно взять с собой в постель свечку и бутылку бренди, зажечь свечу и потихоньку пить этот замечательный напиток, и когда вместо одного язычка пламени вы увидите два, спокойно задувайте свечу и ложитесь спать, и к утру все пройдет.
Доусон смотрит на меня с удивлением. Затем, поняв, что я шучу, слегка улыбается.