Обмани меня дважды

– Думаю, что и самой себе я больше нравлюсь бесстыдной.

У него не было ответа на эти слова. Аластер забылся, наслаждаясь ее волосами. Он потерся об Оливию, как кот, позволяя ее волосам погладить его веки, щеки. Он не просто восхищался ею. Он ужасно хотел ее, но эта жажда заключалась не только в страсти. Когда-то он хотел украсть ее надежды, но если бы он смог в течение часа походить в ее облике, ему бы это удалось – хотя бы для того, чтобы почувствовать, как такая отвага, упакованная в мягкую и ароматную плоть, может быть завоевана столь элегантно.

Прихватив мочку ее уха зубами, он лизнул ее, отчего Оливия вскрикнула. Конечно, можно сказать, что это всего лишь страсть. Он хотел взять ее прямо здесь, войти в ее тело, заставить ее стонать. Но страсть – это всего лишь зуд, который можно удовлетворить физически. Страсть очень похожа на голод, и аппетит мужчины можно с легкостью утолить как с помощью простого хлеба, так и с помощью фуа-гра.

А это не просто страсть. Не только его тело хотело Оливию. И ему было нужно тоже не только ее тело.

Аластер повернул Оливию в своих объятиях, наклонил назад и, поддерживая ее затылок, провел губами по подбородку, шее, почувствовал привкус соли и сливок. Оливия задрожала. Ее тело повиновалось ему; приподняв ее, Аластер снова развернул Оливию так, что она села лицом к сиденью. Он приподнял ее грудь, погладил ее, и по ее телу вновь пробежала дрожь. Когда Марвик ощущал, что ее тело отзывается на его ласки, что-то внутри него открывалось, как ворота шлюза, и все преграды исчезали. Поток желания – пульсирующий, горячий – хлынул из его мозга.

Он дал Оливии почувствовать легкие укусы его зубов на шее, а затем – порхающие прикосновения его языка. Она застонала. Он соблазнит ее тело и загонит его в ловушку, если не сможет овладеть ее разумом, вынудить ее показать ему все его части, с готовностью открыть его секреты. Соскользнув с сиденья, он уложил Оливию поперек. Она позволила ему опустить себя, ее тело было податливым, а цвет широко распахнутых глаз напомнил цвет небес. Дикость можно приручить.

Аластер опустился на колени на холодный, дрожащий пол кареты, наклонился над Оливией, запечатал ее губы своими. «Говори только со мной!» Он становился хитрым, расчетливым, амбициозным и – неожиданно – ужасно ревнивым в те мгновения, когда она разговаривала с другими. Он ревновал ко всем словам, к тому уму, который Оливия расточала на тех, кто был не в состоянии оценить его, – даже к той смелости, что она продемонстрировала деревенским гарпиям, которые по слепоте своей могли принять ее за безнравственность.

Ее закрытый рот неожиданно лишил Марвика его права на нее. Он раскрыл ее губы своими. Он целовал ее язык, ее зубы, – каждый дюйм ее рта теперь будет принадлежать ему. Его ладонь проскользнула к вырезу платья, нащупала под ним нежный изгиб груди, отвердевший пик соска, который он поцарапал ногтем, и Оливия застонала.

– В… в карете… – Голос Оливии звучал сонно и изумленно. Признаться, Аластер не знал, как можно заниматься любовью в карете. Но до станции оставалось ехать всего полчаса. Так что он найдет способ. Он, как ученый, будет придумывать, как раскрыть ее. В конце концов она станет принадлежать ему. Ни у кого другого не будет на это шанса.

Он стал потихоньку, дюйм за дюймом, стягивать вниз лиф ее платья, стараясь действовать очень осторожно, чтобы не порвать его. Никто больше не посмотрит на нее так, как те женщины (хоть на нее и не действовало их презрение: оно существовало в другой вселенной, из которой она вышла силой своей несгибаемой воли). Аластер высвободил груди Оливии из несносных тисков ее корсета, который – спасибо, господи! – был сшит из кожи, так что ему не пришлось возиться со шнурками и китовым усом. А потом, не сводя глаз с ее лица, он взял сосок в рот.

Губы Оливии приоткрылись. Она попыталась прикрыть глаза тыльной стороной руки. Марвик оттолкнул руку, опустил и завел ей за спину, крепко держа: он не позволит Оливии помешать ему наблюдать за тем, как она реагирует на его ласки.

Она издала какой-то животный стон. Да, животный – четкий, сильный и свободный. Окраской она напоминала лису, ее волосы по цвету походили на окрас зверя – красный и медный, ржавый и оранжевый, цвет солнечного света и преломленного света пламени. Посасывая ее грудь, Марвик приподнял юбки Оливии и провел руками по ее длинным, гладким бедрам. Она приподнялась, пытаясь помочь ему, но он вернул ее на место с помощью еще одного, более глубокого поцелуя. Помощь была ему не нужна. Он не сказал ей: «Лежи спокойно!», потому что не хотел, чтобы она действовала вместе с ним, – ему было нужно, чтобы она ему подчинилась, и он должен был заслужить это. «Отдайся мне!»