Обмани меня дважды

– Это из-за того, что она отказалась нас выслушать. – Миссис Холлидей наклонилась вперед, ее лицо стало белым, как бумага. – Мы сказали, что ей не стоит мириться с ним. И что надо подать на него в суд. Но она отказалась. Она сказала, что не сделает этого. Как будто она была что-то должна ему! И – да, небеса тому свидетели, мы с нею поссорились: твой дед сказал, что не позволит этому негодяю обижать ее. Он хотел справедливости. Он заявил, что готов продать всю эту землю до последнего клочка, чтобы заплатить за судебную тяжбу, если только она позволит.

Конечно, эта пожилая женщина могла и врать. Но Оливию охватило какое-то странное предчувствие.

– Судебную тяжбу? – переспросила она.

– Ну да, судебную тяжбу, – кивнула миссис Холлидей. – А как иначе мы могли поступить?

Тут заговорил Марвик:

– На каком основании вы могли затеять тяжбу?

Миссис Холлидей презрительно фыркнула.

– На основании двоеженства, разумеется! Как он мог жениться на этой американке, как он посмел сделать это, когда уже был женат на моей дочери?!

* * *

Оливия сидела на бревне на краю пруда, на поверхности которого плавали листья кувшинок. Темная вода поблескивала в послеполуденном свете. Можно было подумать, что зима забыла об этом кусочке Кента: на многих деревьях еще остались листья, воздух был нехолодным, пахло зеленью и землей.

Оливия услышала приближение Марвика задолго до того, как увидела его. Под его ногами захрустели ветки, а потом мимо нее пролетел камушек и запрыгал по поверхности пруда.

– Отличный бросок, – сказала она.

– Могу бросить и лучше. – Марвик сел рядом с ней на бревно. Оглядевшись по сторонам, он подобрал еще один камешек, чтобы доказать, что слов на ветер не бросает.

А Оливия подумала, что знает, как чувствует себя камень, выныривая после последнего погружения в воду. Наверное, он удивился тому, что так внезапно вынырнул из глубины.

Она слушала бабушку столько, сколько смогла. Но когда ее семья снова стала собираться в гостиной с угощениями и бутылками, ее оцепенение дало трещину. Извинившись, Оливия выскользнула в дверь и пошла по тропинке через дремучий лес к этому пруду.

– Наверное, они спрашивают, где я? – сказала она.

Герцог пожал плечами.

– Они поражены тем, что твоя мать не сказала тебе правды.

Оливия сильно прикусила щеку. Да, хорошо, она действительно испытывает гнев. Гнев и… горькую, горькую боль.

– Должно быть, у нее были на то причины, – произнесла она.

Марвик промолчал.

– Она любила его. – Из ее груди вырвался короткий смех. – Это все объясняет. – Мать защищала Бертрама от его же зла ценой собственного счастья.

– Лучше бы она любила тебя, – спокойно промолвил Марвик. – Заставить тебя пережить такое в детстве…

– Не надо! – Оливия подобрала камень и бросила его в воду, но он не запрыгал на поверхности, а с громким всплеском упал в пруд. – Она очень любила меня. Что вы можете об этом знать? И кто знает? Если бы она не смирилась с его двоеженством, возможно, он подослал бы своего человека задушить ее.

– Возможно, – после долгой паузы согласился герцог. – Полагаю, теперь ясно, почему он вас преследовал. Если он опасался, что у вас есть доказательства его брака с вашей матерью…

Слезы жгли глаза Оливии. Почему именно сейчас? Она уже полчаса сидит тут с сухими глазами.

– Что за шутка! Нет у меня ничего.

Он повернулся к ней.

– Есть, Оливия!

Она провела рукой по глазам.

– Да?

Аластер провел рукой по ее щеке, и его красивое лицо помрачнело.

– Вот что ваша мать имела в виду, написав ту строчку в своем дневнике. «Спрятанная правда» – это приходская книга. Ваша бабушка все объяснила. Когда мать привезла вас сюда, ваши родные поговорили с приходским священником, который совершал обряд венчания ваших родителей. Он решил спрятать книгу – очень мудрое решение, потому что позднее церковь была ограблена. Были украдены несколько серебряных предметов и приходские книги – кроме той, которую он спрятал под замок.

– О! – Казалось, этот звук выпал из ее рта, и теперь Оливия смотрела на то место, куда он приземлился.

– Так что все можно доказать, – сказал герцог.

Оливия кивнула.

Его рука нашла ее руку.

– Это все, что вы можете сказать?

Оливия посмотрела на Марвика и заметила, что в его хмуром взгляде кроется тревога, причину которой она угадала через одно мгновение: он беспокоился из-за того, что она его обманула. Вырвав у него свою руку, она снова устремила взор на листья кувшинок.

Оливия никогда не чувствовала себя обязанной кому-то, кроме собственной матери, да еще, пожалуй, Элизабет Чаддерли, к которой она испытывала безмерную благодарность за то, что та приняла ее на работу без нужных рекомендаций. Но чем служит смущение сейчас, если не доказательством того, что она обязана Аластеру? Обязана не только за такие пустяки, как их общие цели, касающиеся Бертрама. Она беспокоилась за его настроение. Ей хотелось, чтобы Марвик был… счастлив.

Однако ей было известно, что счастье герцога состоит в возвращении в его мир, куда она не сможет его сопровождать. Что ж, замечательно. Она сама выроет себе яму.

Оливия откашлялась.