Обмани меня дважды

– Ты винишь себя, – сказала Оливия. Неудивительно, что у него не было жалости к себе. Неудивительно, что его гнев так долго ждал, чтобы повернуться в другую сторону – в сторону Бертрама и остальных. – Ты винишь себя за то, что она тебе сделала.

– Я виню себя во многом – за обманчивую уверенность в том, что я первый и выдающийся. Я думал, у нас безупречный брак. Что любовь должна прийти, развиться в естественном ходе событий. Что я стал совсем не таким, как мой отец, и вступил в брак, который искупит все грехи и ошибки, совершенные моими родителями. – Он пожал плечами. – Вспоминая прошлое, я понимаю, что моя слепота была невероятной. Я был высокомерен, невежествен…

– Нет. – Оливия вдруг в один миг полностью поняла его. Он до сих пор слеп – абсолютно. – Дело не в тебе. – Из ее груди вырвался сдавленный смешок. – Бертрам тоже не стоил любви моей матери. Но она все равно любила его. Разве ты не понимаешь? Любовь нельзя заработать. И рождается она не из идеала. Она…

– Ты называешь это любовью? – резко перебил он ее. – Причина всех ее трудностей… и твоих. Это не любовь – это идиотизм. Эгоистичный, бездумный…

Оливия встала.

– Да как ты смеешь судить ее?

Марвик заскрежетал зубами.

– Очень просто, – промолвил он, вставая. – Ты заслуживала лучшего, Оливия. И она должна была бороться за тебя. Вместо этого она поставила интересы мерзавца выше интересов собственного ребенка.

Оливия приоткрыла рот, дрожа от ярости и… от того, что вырвалось из ее груди вместе с рыданиями.

Она в ужасе зажала рот рукой. Боже, он просто убил ее – убил с такой же легкостью, с какой убийца уничтожает жертву. Потому что в течение какой-то минуты Марвик продемонстрировал Оливии, почему он никогда не раскроет ей своих истинных чувств и почему ей не следовало доверять собственной матери.

Оливия услышала, как герцог выругался. А потом его руки обвили ее, и он положил ее голову на свое плечо, хоть она и сопротивлялась. Оливия слышала, как он бормочет извинения. Они ей были не нужны. Она заставляла себя быть в его объятиях твердой, как железо, и абсолютно равнодушной к нему.

– Ты заслуживаешь того, чтобы быть на первом месте, – сказал он, касаясь губами ее волос.

Этими словами он, без сомнения, хотел успокоить ее. Но они оказались сами жестокими словами, которые она когда-либо слышала от него.

– И кто же меня поставит на первое место? – выдавила из себя Оливия. – Ты?

Его руки сжали ее крепче, но он ничего не ответил ей. Конечно, не ответил. Потому что, несмотря на все его поступки и слова, Оливия ни разу не слышала, чтобы он ей лгал.

Оттолкнув его, она стала грубо вытирать глаза.

– Я хочу уехать в Лондон. Сейчас, немедленно, – заявила Оливия.

Марвик встревоженно посмотрел на нее.

– Оливия…

– Мне нужно организовать встречу с адвокатом, причем с самым мерзким.

– Позволь мне взять это на себя. – Он потянулся к ней, но Оливия отошла назад. Его рука упала и сжалась в кулак. – Останься здесь, – предложил герцог. – Это же твои родные, твоя семья. Ты спрашивала, кто поставит тебя на первое место? Они! Им так хочется узнать тебя поближе…

– Они для меня чужие! – Оливия обхватила себя руками, испытывая к нему чувство ненависти, хотя и не понимала, почему. – Судорожно вздохнув, она вздернула вверх подбородок. – Я сама поставлю себя на первое место. И я хочу посмотреть ему в глаза, когда он узнает о своей гибели!

Глава 17

– Я тебя обгоню!

Оливия спряталась за толстый ствол дуба, сердце подскочило у нее в груди. На другой стороне улицы распахнулась дверь городского особняка, оттуда вышли три лакея с багажом и няня с двумя мальчиками, каждый из которых был не старше девяти лет. Мальчишки с веселыми личиками, перегоняя друг друга и толкаясь, сбежали по лестнице и залезли в поджидавший их экипаж.

Раньше Оливия не позволяла себе думать о них. Но в конторе адвокатов, когда барристер вытащил справочник «Дебретта», чтобы поразмышлять над задетыми в деле сторонами, Оливия опустила глаза на три имени, напечатанные крохотными буквами под именем Бертрама, и почувствовала, что в ней что-то надломилось. И в это мгновение холодная ярость покинула ее. Оливия едва могла говорить.

Она не знала, как объяснить, что с нею произошло. Она попросила Аластера отвезти ее в холостяцкую квартиру на Брук-стрит, чтобы она могла там отдохнуть. Вместо этого она все утро пролежала без сна – первое утро нового года, – повторяя про себя три имени: Питер, Джеймс, Шарлотта…

В дверях особняка снова появилась няня, которая стала спокойно спускаться по ступеням. Следом за ней шла маленькая девочка лет четырех-пяти с рыжими, как у Оливии, волосами. С трудом одолев первую ступеньку, девочка обернулась к двери.

– Мама, на ручки!

Оливия вцепилась пальцами в кору. Маленькая девочка была одной с нею крови. Ее сводная сестра.