Обмани меня еще раз

‒ В бардачке есть фляжка, если тебе надо собраться с мыслями, ‒ он мимолетно взглянул на меня. ‒ И набраться храбрости. До города путь недлинный.

Даниил хороший парень, но я не могла рассказать ему историю с Антоном. И не хотела. Зачем ворошить прошлое, которое всеми силами пытаешься вычеркнуть из памяти? Мою историю, связанную с ним, знал только папа. Павел Николаевич, наверное, уже звонил ему. Представила, что он сейчас может испытать. Стоило его успокоить. Набрала отцу еще одно сообщение и открыла бардачок. Отыскала необычной формы фляжку, отделанную качественной кожей, но не открыла, лишь вертела его в своих руках. Чем мне может помочь глоток алкоголя? Абсолютно ничем, кроме короткой передышки от тяжелых воспоминаний.

‒ Ева? Не молчи, пожалуйста. Ты меня пугаешь, ‒ я посмотрела на Даниила.

На секунду наши глаза встретились, прежде чем он снова стал следить за дорогой. Сегодня он был сосредоточен, напряжен, будто ожидал нападения врага. Из-за меня он сорвался с города и кинулся меня искать, без лишних вопросов. И не приставал с вопросами. Это дорогого стоило. Многие не могли встретить своих возлюбленных ни с работы, ни с дальней поездки, не говоря уже о неожиданных просьбах ехать куда-то далеко и бесцельно. Кто я ему? По сути, никто, недавно только познакомились. Почему тогда я написала ему? Ведь даже не помню, как набирала ему сообщение, иначе он не смог бы меня отыскать. Значит, на подсознательном уровне я доверяла ему. Даниил почувствовал мой изучающий взгляд на себе и снова повернул голову в мою сторону.

‒ Отвези меня домой, пожалуйста, ‒ мне не хотелось говорить. ‒ Я все объясню, но как-нибудь потом. Не могу сейчас рассказать, слишком тяжело. Не могу…

Я так и вертела в руках его фляжку, когда мы заехали в город и двинулись в сторону нашего дома. Даниил открыл мне дверцу, помог выйти из машины и за ручку довел до калитки, словно я собиралась сбежать.

‒ Как будешь готова к разговору, напиши. Я приеду сразу, как смогу, ‒ и он обнял меня, будто прощался навсегда. ‒ Я постараюсь тебя понять, что бы там у тебя ни случилось, и осуждать не буду, что бы там ни натворила, в прошлом или же в настоящем.

Он отстранился от меня и поцеловал, быстро и внезапно, коснулся своими теплыми губами моих сухих губ и ушел. Я так и стояла около двери, смотрела, как он садился в машину и уезжал, и до конца не понимала, как мне повезло встретить такого мужчину. Но только сердце молчало, не встрепенулось и после его поцелуя. Не было между нами искры, как бы я этого не хотела.

Папа ждал меня на крыльце, видимо, слышал звук подъехавшей машины и вышел меня встречать.

‒ Пап, давай не сегодня. Завтра все расскажу и объясню, а сейчас я хочу отдохнуть. Устала, ‒ я подошла к нему, обняла и затем поднялась к себе в спальню. Сил не осталось, пережитые эмоции отняли у меня все.

В тот вечер папа меня не беспокоил…

‒ В отпуск она решила уйти, ‒ это были самые безобидные слова, услышанные мной в кабинете Павла Николаевича на другой день, как только я пришла в больницу.

Таким главврача я видела впервые…

***

Капрал рвал и метал.

Он разорался не на шутку, обвиняя меня во всех грехах, которые случились в больнице в последние месяцы, хотя никакого отношения я к ним не имела. Но главврач нашел крайнюю — меня. Его можно было понять, я бросила работу в разгар рабочего времени, не отвечала на звонки, сорвала встречу с потенциальным меценатом. Плюс к этому, добавлялось мое нежелание видеться с родителями маленьких пациентов. И Павла Николаевича было не остановить. Я молчала, сидела, не смея поднимать голову, изредка кивая ему, соглашаясь с его обвинениями. Он скоро выдохнется, устанет ругать, тогда уже можно смело решать вопрос.

Павел Николаевич опустился в кресло и выдохнул, пальцы постукивали по столешнице. Он смотрел в окно, но в голове искал решение.

‒ Вот что мне с тобой делать? Ты сорвала мне такое прекрасное соглашение. Мы, наконец-то, смогли бы купить новые аппараты УЗИ, сделать ремонт, выписать премию… А ты, негодница, все испортила.

Он выслушал от меня короткие объяснения, как только я заглянула в его кабинет, и уже больше часа мы не могли прийти к обоюдному решению, что устраивало бы нас обоих. Павел Николаевич все время срывался на крик, не находя нормального объяснения для Чернова по поводу моего внезапного ухода в отпуск, как и не хотел понимать того, почему я категорически отказывалась встретиться с ним снова. Мои жалкие попытки оправдания, что я не встречаюсь с родителями пациентов, он даже не принял во внимание.

‒ Ты знаешь, кто он такой? ‒ Павел Николаевич не терял надежду уговорить меня, используя устрашение положением и статусом Чернова.

‒ Знаю, поэтому отказываюсь с ним встретиться еще раз, ‒ только эти знания у каждого были свои.