Обмани меня красиво

— Нет, почти нет. Я даже не почувствовала боли. Странно, наверное, да? — Лиза вздрогнула от того, каким вдруг большим и чужим ей показалось его обнаженное тело, почему-то она раньше этого не замечала.

— Нет, ничего странного в этом нет, малыш. — Его пальцы едва ощутимо пробежались по ее позвоночнику, скользнули по ее шее, чуть коснулись щеки и тут же крепко ухватились за ее затылок. — Ты… ты такая необыкновенная девочка. В тебе столько страсти, малыш… Это так… волнующе и прекрасно… Я даже не ожидал, что ты так порывиста. И ты… моя, малыш! Моя и ничья больше…

ЕГО голос опять начал делать свое дело, обволакивая ее сознание разрушающей барьеры патокой и вновь делая ее безвольной и послушной. Все опять стало неважным: и то, что время возвращения ребят в лагерь неминуемо приближается, и то, что ее просили хотя бы вскипятить чаю к их возвращению и ей нужно обязательно успеть все сделать, и то, что ей придется смотреть в глаза Сашке, разговаривать с ним и делать вид, что все так же, как и всегда. А ведь так, как всегда, уже не будет: она теперь чужая и Сашиной уже не станет никогда…

Лиза выбралась из палатки и, зябко ежась от ночной свежести, побрела к почти потухшему костру. Присев на корточки, она разгребла тлеющие угли, набросала сверху хворост и, дождавшись, когда пламя займется, принялась укладывать дрова. Костер разгорелся в считаные минуты. Пламя загудело и тут же взметнулось огненными языками вверх, осветив место их стоянки, — стало не так холодно и противно. Теперь нужно было начать что-то делать, чтобы отвлечься, и не мучаться, и ни о чем таком не думать…

Лиза налила в большой котелок воды и с третьей попытки повесила его над огнем. Ополоснула чашки, хотя особой нужды в этом не было — они всю посуду после ужина помыли. Расставила их на низком столе, который ребята соорудили из тонких осиновых жердей уже после ужина. Вытащила из пайкового рюкзака буханку черного хлеба и принялась нарезать ее крупными ломтями. Потом открыла банку паштета и обильно намазала каждый кусок, снова слепив их между собой и уложив в целлофановый пакет до возвращения ребят. Что еще можно было сделать, чем их порадовать, она не представляла. Начать варить макароны? Можно, конечно, но нужно было это дело начинать еще с час назад. Теперь она уже наверняка не успеет. Суповые пакеты залить кипятком сможет каждый сам себе, когда вернется. Ей этого делать не следует: все безнадежно остынет.

Скорее бы уже, что ли, они возвращались! Загалдели бы, заорали все разом, обсуждая ночное блуждание по лесу. И хоть немного отвлекли бы ее от мыслей о том, о чем думать сейчас было так больно…

Об этом, кстати, ОН ее спросить и позабыл. О том, как ей было с ним, ОН выспрашивал очень подробно и долго, а вот о том, как ей будет потом, ОН поинтересоваться подзабыл. А потом ей стало как-то не очень… И не то чтобы ее начали глодать угрызения совести, но нет-нет да и просачивалась в мозг мыслишка: а оно ей было надо?..

— Урод, скотина, убью!!!

Вопль, который не мог исторгнуть никто, кроме Звонарева, раздался в тишине ночного леса так внезапно и в такой неожиданной близости от нее, что Лиза сильно вздрогнула всем телом и тут же резко подскочила со стульчика. Сердце вдруг подпрыгнуло, упало куда-то вниз и тут же забилось о ребра пойманной птицей. Что это она так разволновалась? Ну орет, и что с того? Он с первой минуты повел себя, мягко говоря, неадекватно. Почему, спрашивается, она так всполошилась? Уж не с того ли, что уродом Звонарев никого, кроме Новикова, обозвать не мог? Представить себе Звонарева «строящим» Мишу с Виктором оказалось затруднительно. Оставался Сашка. Чем же он навлек на свою голову такой гнев? В том, что Звонарев гневался, сомневаться не приходилось. Он одним из первых выскочил из кустов на поляну и, особо не выбирая выражений, принялся на чем свет стоит ругать Новикова.

— Что-то случилось? — осторожно спросила Лиза, когда Звонарев, покрыв Новикова вдоль и поперек, уселся за стол и схватил в руки кружку с заваренным Лизой чаем. — Отчего ты такой?

— А оттого! — снова заорал Серега и тут же запахнулся плотнее в куртку, нахохлился, сделавшись похожим на огромного обиженного воробья. — Мы из-за этого урода ничего не смогли сделать. Ему были переданы все ориентиры. Витька, прикинь, Ларке шепнул, что и как, по секрету. А этот лох… Ну не могу даже, блин!.. А он, оказывается, всю ночь вокруг вот этого места нас водил, сволочь!!! Зачем, спрашивается?!

— Не знаю. — Лиза потянулась к своей кружке, но на полпути замерла, внезапно начав понимать, зачем понадобилось Сашке этой ночью кружить вокруг лагеря, скомкав тем самым их участие в соревнованиях по ночному ориентированию.

— Вот и никто не знает! А этот гад врет как заведенный, что будто бы он заблудился! Какого хрена блудить, если я даже костер наш видел через стволы деревьев? Потом вообще слинял куда-то, и мы с Ларкой его с полчаса под сосной дожидались, как лохи последние. Замерзли, жрать захотели, а уйти не могли. Вдруг, думаем, этот урод явится, а нас нет… Щас придет, я ему в морду дам, точно!