Обманка

Пронюхав о планах Эртрисс по поводу вызова двойника, воспользоваться давним знакомством, пробравшись в дом, и превратить меня в траш. Самостоятельно наложить заклинание-переводчик, не подпуская к процессу посторонних, чтобы никто не мог доложить Владыке. С помощью оборотней устроить смуту, дав понять, что проклятие Эйлэнны все-таки можно обмануть, пусть и на короткий срок, а под шумок захватить власть над Инквизицией. Подстроить кончину настоящей главы ди Дара — а потом, когда Диллиан попытается ее скрыть, поймать на лжи и потребовать себе — да что угодно! Хоть место Владычицы — ведь методику переноса проклятия рода ди Дара знает и Его Величество, которого затем можно осторожно и незаметно увести подальше от власти.

А внимание марионеток можно отвлечь и сварой вокруг торгового союза с Аррио…

Черт!

И почему мне кажется, что в случае удачного завершения аферы траш оказалась бы нужна в качестве средства магической поддержки, и плевать на запрет человеческих жертвоприношений — иначе зачем же нужна власть над Инквизицией?

Под иллюзией, изменяющей облик, отчетливо проступало лицо Таэйнны ди Дара.

— Ты, — удивительно, сколько ненависти можно вложить в такое коротенькое слово! Его Величеству, в конце концов, тоже свойственно логическое мышление. — Из-за тебя моя Эри…

Светловолосая женщина молча стиснула зубы, не двигаясь с места и даже не пытаясь пошевелиться. Присмотревшись, я заметила парализующее заклинание, в котором явственно виднелись характерные для Владыки узелки и плетения. Да, стал бы он иначе разглагольствовать…

— Диллиан, ты не мог бы сначала меня погасить? — вежливо спросила я. — Где логово сецыг, мы и так отлично выясним.

— Выясним, — подтвердил Владыка, и выражение лица у него было на редкость кровожадное. — Я бы как раз огнем и предпочел выяснять, но не думаю, что это необходимо. Эта мразь, — испепеляющий взгляд, адресованный Таэйнне, рисковал обратиться в еще одно заклинание, — ни за что не отправилась бы сюда в одиночку. Сецыги здесь, и мои намерения относительно них им уже известны. Мне вот только интересно — зачем нужно было подставлять ди Урисс? Только потому, что ее Эри прочила на свое место? Или ты думала, что на чужой территории меня будет проще убить еще раз, и нужно лишь выманить меня из Дворца?

Таэйнна молчала, продолжая сверлить Диллиана зеркально отраженным ненавидящим взглядом загнанной в угол лисицы.

— А какие у тебя намерения относительно сецыг? — настороженно осведомился Устин.

— Я не подписывал приказа об их уничтожении, — хладнокровно напомнил Владыка Хеллы. — И, в отличие от моей любимой знати, не считаю, что они своим существованием наносят оскорбление всем свободно мыслящим. Я бы сказал, без них оные стали мыслить слишком свободно, — мрачно хмыкнул он и повысил голос: — Всем сецыгам, которые не откажутся служить короне, будет предложена государственная служба.

— Гад! — впервые ожила Таэйнна, пытаясь вырваться из пут заклятия. — Как же в твоем духе! Умолчать о тех, кто откажется! Из-за твоей трусости Хелла под угрозой колонизации! Из-за тебя мы вынуждены лебезить перед этими… — взгляд, которым она наградила Устина, был куда красноречивее всех возможных трехэтажных конструкций.

Диллиан улыбался. Почти умиротворенно.

— Знаешь, — проникновенно заговорил он, — из-за тупости тебе подобных Хелла на пороге войны, после которой ей гарантирована колонизация, но, пожалуй, я спущу это дело на тормозах.

— Что?! — хором обомлели Устин с Таэйнной.

— Я сказал, что спущу на тормозах дело о государственной измене, — мирно подтвердил Диллиан, — потому что в этом случае право убить тебя достанется главе Инквизиции. Настоящей главе.

Взгляды присутствующих все как-то разом сошлись на сгустке пламени, где смутно угадывалась оная. Я смущенно опустила глаза, осознавая, что авторитет хелльской Инквизиции только что сгорел вслед за маскировкой.

— Но я хочу убить тебя сам, — как ни в чем ни бывало продолжал Владыка, рассеянно выплетая между раскрытых ладоней что-то отчетливо разрушительное. — По личным мотивам.

Я поспешно отвернулась, роняя авторитет Инквизиции ниже некуда.

Со временем трепет перед человеческой жизнью проходит, оставляя только опустошение и брезгливость, только вот страх перед смертью, пусть и чужой, не исчезает никогда.

* * *