Обманщик

Герц Минскер стоял на темной лестнице, пахнущей кухней, мусором и чем-то еще, гнилым и сальным. К горлу подкатила тошнота, он пробовал усмирить ее. Икал и рыгал. Живот вспучило, словно барабан. Ноги стали как ватные, надо бы сесть. Контролировать себя он больше не мог – изо рта хлынул фонтан. Стоя на лестнице, где в любую минуту могла отвориться дверь, он блевал. После каждого приступа думал, что желудок опустел, и снова корчился в рвотной судороге. Вдобавок ему нестерпимо хотелось справить малую нужду, и он обмочил штаны.

«Это конец, конец!» – кричал внутренний голос, и в отчаянии он ощущал происходящее как расплату за собственное зло, тупость и легкомыслие. «Да будет стерто мое имя!» – думал он. А внутренний голос кричал: «И да погибнут так все Твои враги!» Голос и интонация его отца, пильзенского цадика.

Нетвердой походкой Герц пошел вниз по лестнице. Огненные точки плясали перед глазами. В ушах словно гудели колокола.

«Ты бы убил и забрал имущество?» – спросил какой-то голос. На сей раз с ним говорил Моррис. Он вышел на улицу, и ветер кинулся на него, словно целая орда демонов. Герц вспомнил, что читал о грешной душе и ангелах-истребителях, которые только и ждут, чтобы напасть в тот миг, когда она покидает тело. Дыхание перехватило, и он, как бы защищаясь, бросился бежать. В лицо швыряло влажную морось, холодный ветер пробирал до костей.

«Это конец! Мой конец!»

Он шагнул в ветер – пусть рвет его на куски. Шляпа слетела с головы и стремительно покатилась к Гудзону. Герц даже не пытался поймать ее. Он увидел правду, которую всегда знал: стоит еврею хоть на шаг отступить от Торы, и он уже в лапах преисподней. Он прожил свою жизнь среди душегубов и блудниц. Сам стал таким, как они. Жил по одному закону: убивай и будешь убит, предавай и будешь предан, обманывай и будь обманут. Вот что проповедовали их писатели, вот что восхваляли их поэты. Нацисты они, сплошь нацисты. Вот что такое современный человек.

Но разве он не может убежать? Куда? Сами ортодоксы завидовали еретикам. Подражали им. «Глиняный горшок нельзя сделать кошерным, его можно только разбить», – вспомнил он из Гемары.

Герц более не мог каяться. Не было ни времени, ни сил.

Он свернул в боковую улицу, где ветер был не таким резким, а оттуда доплелся до кафетерия на Бродвее.

Вошел в тепло и яркий свет. Остановился возле двери, а посетители, сидя за столиками, уставились на него. Он сел на стул и оцепенело замер. Кто-то принес ему чек, который он забыл взять. Ему хотелось кофе, но не было сил встать со стула. Лицо мокрое, он и сам не знал от чего – от дождя или от пота. Наверно, от того и другого.

«Куда мне теперь идти?»

Герц вдруг сообразил, что сумки при нем нет. Она осталась в передней у Минны или, может, на лестнице. Какой ужас – он потерял рукопись книги об исследовании человека! Ну и ладно, так даже лучше! Человечество уже изучено. Тот, что даровал десять заповедей, знал человечество лучше всех психологов.

Немного погодя Герц встал, сходил за чашкой кофе.

Надо где-нибудь заночевать. Бог не обеспечивал тех, кто служит Ему, кровом и постелью, – они должны сами обо всем позаботиться, прилагая труды и усилия.

Герц долго сидел, согревая ладони о чашку с кофе. Потом прошел в телефонную кабинку и набрал номер Минны.