Обманщик

«Ну, чего ты ждешь, Мойшеле? – спросил внутренний голос. – Ты уже не юноша. Недавно доктор сказал, что у тебя высокое давление и сердце увеличено. Долго ли еще ты намерен заниматься бизнесом и тому подобной ерундой? Если хочешь сделать что-то стоящее, делай сейчас, пока глаза не закрылись».

Дни его проходили в каком-то коммерческом хмелю. Только вечерами наступала трезвость.

«Я старик, такова горькая правда. В любую минуту могу умереть».

Моррис Калишер прошел в кабинет, открыл дверцу книжного шкафа. За стеклянными дверцами он хранил собрание всяких иудейских вещиц и антиквариата, – ханукальные меноры, коробочки для пряностей, ящички для суккотальных этрогов, чаши благословения, разного рода светильники. Была здесь крышка Торы, закладка-указатель для свитка Торы, церемониальный хлебный нож с надписью «Священный Шаббат» на перламутровой рукояти, двойной сосуд для соли и меда и серебряный гасильник для свечей.

В этом книжном шкафу Моррис Калишер хранил также отдельную стопку держателей для свитков, покровы для священных предметов и всевозможные драгоценные украшения и декор из синагог Польши, Германии и даже с Востока.

Он любил предметы, связанные с религией. Верил во фразу: «Он Бог мой, и прославлю Его». За такие вещи он был готов отдать сколько угодно денег. Книжные полки у него были уставлены редкими изданиями, старинными манускриптами, иллюминованными Хаггадами^[14] и молитвенниками.

Все верно, однако собирание антиквариата больше связано с миром нынешним, нежели с миром грядущим. Здесь, в Америке, это большой бизнес.

Моррису Калишеру вдруг захотелось прямо сейчас заглянуть в священную книгу, прочитать о занимающих его материях. Он достал «Книгу морали», открыл посередине и прочитал: «И если человек умирает прежде своего срока, душа его не может сразу отправиться на небеса и держать окончательный ответ, именно потому, что дни ее земного существования были сокращены. Она остается у подножия рая или в ином месте и не чувствует ни печали, ни удовлетворения. Но, конечно же, испытывает боль, вспоминая блаженство, каким наслаждалась, прежде чем была отослана вниз от престола Славы».

– Ладно, пусть тебе выпало находиться у подножия рая, это уже кое-что, – пробормотал Моррис Калишер. – Всё лучше геенны.

Он захлопнул книгу и поцеловал переплет, затем прошелся по дому. Что сделает Минна с его имуществом, когда его не станет? Она все погубит. А что до детей, то они бы, наверно, продали его книги на упаковку.

– Надо написать завещание! – воскликнул Моррис. – Почему я все время откладывал?

Внезапно нахлынула усталость, и он решил не дожидаться Минны. Вымыл руки, прежде чем произнести молитву на сон грядущий, затем снял покрывало с постели. Кроватей в комнате было две – широкая и узкая. Минна в шутку называла их «война и мир», по роману Толстого.

Сперва рука Морриса потянулась к узкой кровати, но по какой-то причине, неведомой даже ему самому, он принялся разбирать широкую. И вдруг заметил носовой платок, застрявший между матрасом и рамой кровати. Мужской платок, но не его. С красной каемкой, совершенно не похожей на продукт американской промышленности.

«Как он сюда попал?» – удивился Моррис.

Вытащил платок из щели. Грязный. Изумленно осмотрел, потом понюхал. Стоял как громом пораженный. Возможно ли такое? На плечи словно навалился тяжкий груз.

«Хотя… почему бы и нет?» – сказал он себе.

Раз не веруешь в Бога, не повинуешься Торе и ищешь бессмертия в книге стихов, почему бы не совершить какой угодно грех?

Моррис Калишер вдруг вспомнил, что, когда спросил Крымского, знает ли Минна о его приезде в Нью-Йорк, тот несколько замялся. Моррис Калишер почувствовал себя так, будто ему влепили пощечину. В голове стоял оглушительный грохот. Испуганный, сгорающий от стыда, он все равно не мог поверить, что возникшее подозрение может оказаться правдой.

«Ладно, только не раздувай большой скандал! – предостерег он себя. – Вполне возможно, он в Нью-Йорке уже давно». Он думал о Крымском. Наверно, тот приходил, когда Моррис был в отлучке, сколачивал для Минны капитал. «Что ж, я сам виноват, целиком и полностью! – сетовал Моррис. – Вырастил детей-отступников и по собственной воле женился на этой особе. Ведь прекрасно знал, что она не верит в еврейство. Сама мне говорила, что жила бурной жизнью. Не могла она вдруг стать праведницей».

«Все они блудницы, все до одной. Эти современные женщины! – кричало что-то внутри Морриса. – Если дочь Израиля отступается от Бога, она сей же час становится блудницей».