А вот Пашка только сейчас понял - что они сделали. Они банально и хладнокровно, как профессиональные заплечных дел мастера, убили два десятка человек, и он активно участвовал в этом безобразии. Подкатила тошнота. Он откинулся на спинку, закрыл глаза и постарался своим Даром успокоить самого себя. Получилось.
Мозгами-то он понимал, что сделал правильное дело.Но психика его не послушалась, вот и результат.
Он сидел откинувшись в кресле и думал.
Переворот… Революция… Эти слова звучат угрожающе и кроваво. Но это до того момента, пока ты не начал действовать. Пока мысль о необходимости физического уничтожения негодяев (или тех, кого ты считаешь негодяями) не переросла в действие. А дальше переработка человеческого материала превращается в рутину, в скучное, монотонное занятие. И это ужасно. Это жутко. И неправильно.
Вон Шило. Он заражённых рубит, как капусту на огороде, так же и имунных кромсает. Перевёл их в разряд опасных существ и дальше не заморачивается. Как сказал один киноперсонаж: "Бритвой по горлу и в колодец".
Бабка спросила:
- Паша. Ты уснул?
- Нет. Поплохело с непривычки.
- Так ты же говорил, что воевал…
- Ну, не так же. К такому надо привыкнуть…
Бабка дёрнула бровью, хмыкнула удивлённо. Как будто знала о Пашке нечто такое, что не вписывалось в рамки его сегодняшнего поведения. Что уж тут его предшественник творил? Да ещё с таким навыком стрелка и с таким Даром.
Шеф спросила с некоторой иронией:
- Терзаешься?
- Вы знаете… - задумчиво ответил Пашка, - Вот Шило, добрый человек, любящий муж и отец… Я увидел его совершенно по другому… У меня бы эти мешки всю оставшуюся жизнь перед глазами стояли.
Шило долго и внимательно смотрел на Скорого, а потом объяснил коротко:
- У меня перед глазами стоят лица моих Женьки и Сашки, которые плачут от голода.
И вдруг разразился несвойственной ему длинной тирадой:
- Вот вы смеётесь, когда я говорю, что надо мочить всех…
Бабка его перебила:
- Да никто над тобой не смеётся.
- Смеётесь, смеётесь. Но только вот… Вот если власть будет у Ксивы - мои дети останутся голодными. А если придёт Сладкий - мои дети станут наркоманами. А если придёт Уфа, то мои дети станут голодными наркоманами. И ещё они перестанут быть людьми... С чего я взял? Да я потерся с такими как Уфа. Я их хорошо знаю…
Все подавлено замолчали. А Бабка спросила:
- А, к примеру, Алмаз?
Шило посопел раздражённо:
- Ну... Был он у руля, бля. И чё?... Почему он не построил Приют? Почему это сделали мы, а не он? Почему не он, а мы построили кучу пепелацев и вынесли нахрен Пахтаабад?… Ну ладно, Пахтаабад Алмазу по хрену, но почему он не сделал электричество, так как мы? Почему у нас в Приюте куча телефонов, а в городе и десятка нет?... Понимаете, бригада, у меня к Алмазу хренова туча вопросов и ни одного ответа…
Бабка удивлённо смотрела на Шило. Да и все остальные не ожидали от него такой речи.
- И что ты предлагаешь? - осторожно поинтересовалась шеф.
- Да что я могу предлагать? Можно подумать, меня кто-то спрашивает… Но я знаю одно - пока к власти не придёт кто-то из наших, в городе ничего хорошего не будет… Да чё там, бля, "хорошего"! Ничего даже нормального не будет.
Он махнул безнадёжно рукой и замолчал. И все тоже подавленно молчали. Мда… Задал Ромка работу мозгам.
- Тогда, что? Будем брать власть? - тихо спросила Бабка.
- Придётся… - вздохнул Короткий.
- Придётся всех без исключения убирать. Расчищать место, - добавил Пашка.
Командир подвела черту:
- Так… Ладно… Потом поговорим. У нас впереди ещё работа. Всем надо отдохнуть.
- Пойду-ка я, действительно, вздремну, - объявил Скорый.
- Да и я бы не прочь, - поддержала Бабка.
И все поднялись в свои каюты, с твёрдым намерением "придавить на массу".
Бабка включила верхний свет и тут же его выключила.
На кровати, свернувшись калачиком, спала Тьма.
Мила зажгла ночник, приложила палец к губам.
- Тсс. Пусть спит.
Они разделись, стараясь не брякать кучей навешенного на них железа и осторожно залезли на кровать. Пашка, как всегда посредине между женщинами. И тут Таня проснулась. Зевнула.
- О. Привет… Вы, что - уже всё сделали?
- Да, золотце, мы закончили… - прошептал Паша. - Почти. Остальное завтра с утра.
Милка упёрлась ладошкой Пашке в бок и начала толкать его к Тане. Он намёк понял. Повернулся к Тьме и осторожно обнял её.
Та вздохнула полусонная и прижалась к Пашке, потёрлась лицом о его щетину.
А Бабка настойчиво толкала его в спину. Он усмехнулся. Ну что ты с ней будешь делать? Незаметно отвёл назад руку, погрозил пальцем. Толчки прекратились.
Пашка сам разобрался с этим вопросом. Осторожно прижал разморённую Танечку к себе, поцеловал в щёчку. Она удовлетворённо вздохнула подставила губы. И Пашка "заколдовал".
Начал с пальчиков на руках. Он целовал их, отслеживая реакцию женщины. Таня блаженствовала.
Тогда он медленно начал ласкать Танино тело руками, пальцами, губами, языком, нашёптывая ей нежные непристойности. И она отвечала, сладостно охая. Изгибалась, подставляя себя под его бесстыжие губы.
Наконец Танечка закатила глаза, округлила ротик, задышала часто и тяжело, с пристанываем. И Пашка аккуратно навис над ней.