Обманутая, но торжествующая Клио (Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке)

Опубликованная к этому времени книга Левина мало что добавляла к его аргументации в пользу подлинности письма Еремина. Однако она в концентрированном виде содержала ответы его оппонентам. Суть их в следующем: отзыв о Сталине как агенте, работа которого отличалась точностью, "подходит к нему больше, чем к большинству революционеров"; упоминание Петербурга, а не Санкт-Петербурга "является признаком подлинности, поскольку так обычно называли столицу"; к концу 1913 г. Джугашвили уже был известен как автор книги "Марксизм и национальный вопрос", подписанной псевдонимом "К.Сталин"; шестикратное упоминание его имени в письме также указывает на его подлинность, поскольку фальсификатор "наверняка избегал бы таких повторов".

В обширной рецензии на книгу Левина Аронсон повторил свои прежние аргументы относительно подложности письма Еремина и дополнил их новым. "Разве это постижимо, -- пишет он, -- чтобы на протяжении более 40 лет никто не мог раскрыть "великий секрет" человека, окруженного ненавистью? Разве Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Рыков, Томский и другие не использовали бы этот козырь в своей борьбе против Сталина? Разве не был бы документ, будь он подлинным, передан нацистским или японским агентам? Разве некий чиновник охранки держал бы его под замком и в конечном итоге продал нескольким русским эмигрантам? И, в частности, по какой причине бывшие чиновники царской полиции скрывали службу им Сталина?"[241]

Пытаясь найти политические мотивы подлога, вернее его реанимации в 1956 г., Аронсон увидел их в том, чтобы переключить внимание общественности с развенчивания сталинщины "в сферу спорных мелочей", и далее делает важный вывод: доказательство подложности письма Еремина "стало бы сокрушительным ударом всему делу дискредитации сталинизма".

Иначе посмотрел на книгу Левина ее рецензент в газете "Россия" П.Шпилевский. Старательно изложив доводы автора относительно подлинности письма Еремина, он далее заметил: "Если, пренебрегая всеми шестью изложенными доказанными фактами, попытаться утверждать, что все-таки документ подделан, то его подлинность от этого только выиграет..." Суть последующих рассуждений автора, подтверждающих этот неожиданный вывод, сводилась к следующему. Если письмо -- фальшивка, то она могла быть изготовлена только тогда, когда деспотизм Сталина стал очевидным. Вряд ли подлог сделан в СССР. Следовательно, автор или авторы фальсификации должны были иметь в своем распоряжении соответствующую пишущую машинку и бумагу дореволюционных образцов. Тот или те, кто стоял (стояли) за фальсификацией, должен был быть в курсе биографии Сталина тридцатилетней давности, в курсе агентурной работы Департамента полиции по социал-демократическому подполью и правил постановки делопроизводства в этом учреждении. Кроме того, пишет Шпилевский, в случае фальсификации "документ должен был быть иначе составлен, т.е. лишен сомнительных, трудно доказуемых деталей"[242].

Вскоре своим критикам -- Подольскому и Аронсону -- вновь ответил Левин. Он представил фотокопию подлинного документа Департамента полиции, отправленного за несколько месяцев до письма Еремина, в Норвегию и хранящегося в архиве Гуверовского института. Оно опровергало наблюдения Подольского над формуляром письма Еремина, и поэтому Левин торжествующе заметил, что Департамент полиции "следовал не правилам, принятым в гражданской переписке.., но правилам, принятым в военных учреждениях". Касаясь же аргумента Аронсона относительно того, что Еремин не мог в июле подписать свое письмо, так как был переведен в Финляндию, Левин и вовсе обезоружил своего оппонента. Оказывается, по свидетельству генерала Спиридовича, в 1913 г., когда праздновалось 300-летие дома Романовых, царская семья путешествовала по России "в сопровождении высоких жандармских чинов -- подчиненных (?! -- В.К.) Еремину, а потому он оставался на своем посту несколько недель после своего назначения"[243].

"Новое русское слово" вскоре предоставило свои страницы и человеку, непосредственно служившему в российском МВД и даже знавшему Еремина[244]. "Каждому, кто хоть немного знаком с системой письмоводства в Департаменте полиции, -- писал Николай Веселаго, -невозможно представить, чтобы из него вышел подобный документ, контрастирующий с подлинными документами стилистикой, характером адресовки, концовки, исходящим номером 2898, что не соответствует самой работе Особого отдела, из которого ежедневно исходило не менее 50 номеров, большинство, или даже почти все, секретные, а это была вторая половина года". Осторожное, но все же сомнение у Веселаго вызвало и упоминание Енисейского охранного отделения. "Если мне память не изменяет, -- заметил он, -- в то время в Енисейске был розыскной пункт, но утверждать этого я не могу, так как 43 года -- слишком большой срок, чтобы помнить это". И в то же время Веселаго уверенно заявил, что 12 июля 1913 г. (пятница) Еремин точно еще находился в Особом отделе Департамента полиции, ссылаясь на "одно мое личное дело" этого дня, зафиксированное в памяти.