Обманутые счастьем

Его стали грузить на санитарную подводу, где уже лежал окровавленный кавалерист из его взвода. Николай застонал, скорее, зарычал, в горле застрял ком воздуха, сперло дыхание, он силился этот ком проглотить, но никак не мог. Санитар двинул его кулаком меж лопаток, и ком провалился в живот. Коля не помнит, как ехали по тряскому полю, в глазах стояла темень, он плохо улавливал доносящиеся до его слуха звуки, лишь понял, что солнце перевалило макушку неба и спускалось на покой. Дело шло к вечеру, а в атаку они шли утром, и его шибануло тоже утром. Значит, он истекал кровью полдня. Теперь он лежит на спине в одной исподней рубахе на чём-то твёрдом, ему зачем-то привязывают к доскам раскинутые по сторонам руки. Он хотел спросить, что с ним делают, но голову приподняли и стали вливать в рот спирт, приказывая глотать. Он ни разу не пил спирт, поперхнулся, закашлялся. Нутро опалило жаром и тут же схлынуло. Скоро почувствовал, что куда-то поплыл. Боль в ноге почти унялась, а после слов человека в белом, как потом он понял его палача-лекаря: «А теперь терпи», он дико заорал от новой боли, охватившего всё его тело. Ему пилили кость, резали жилы, удаляли ненужные куски мяса с ноги, зашивали шкуру. Пытка длилась вечность, но как оказалось на самом деле, чуть больше десяти минут. Потом на него навалился жар, словно окунули в кипяток, а он пытался выныривать из кипятка, но не мог. Так он варился в котле с кипятком неизвестно сколько. Потом его бросило в холод. И тут к нему явилась гадевица из маминой сказки, с головой змеи, с рожками, с мохнатым туловищем кошки и хвостом обезьяны, которая поселилась во дворе у невезучего крестьянина, мешая ему во всех делах до тех пор, пока мужик не свил волосяной аркан, собираясь поймать эту тварь в петлю и задушить.