Обмененные головы

 —  Если так обстоит дело,  — сказал Нанда, растерянно помолчав,  — и Сита ничего не может решить, не может рассудить нас, тогда решение должно быть вынесено третьей, вернее, четвертой стороной. Когда Сита сейчас сказала, что ей можно вернуться домой только с тем супругом, у которого будут черты Шридамана, мне подумалось: зачем нам возвращаться домой, мы будем жить в уединении, если покой и счастье она найдет во мне, своем телесном супруге. Я давно уже носился с мыслью об уединенном житии в пустыне и уже не раз намеревался стать отшельником, когда голос Ситы внушал мне опасения за верность дружбе. И вот я свел знакомство с некиим подвижником особо святой жизни по имени Камадамана, дабы получить от него наставление относительно жизни в безлюдье, и посетил его в лесу Дандака, где он обитает и где кругом полным-полно святых. Вообще-то его имя просто Гуа, но он присвоил себе отшельническое имя, Камадамана, и хочет, чтобы так его и звали, если вообще дозволяет к себе обратиться. Уже много лет он живет в лесу Дандака, строго блюдя обеты омовений и молчания, и, думается мне, уже близок к преображению. Давайте же поедем к этому мудрецу — он знает жизнь, он сумел ее преодолеть — и расскажем ему о случившемся с нами, поставив его судьей над счастьем Ситы. Пусть он решит, если, конечно, вы оба на это согласны, кто из нас двоих ее супруг; и да будет нерушим его приговор.

 —  Да, да,  — с облегчением воскликнула Сита.  — Нанда прав, поедем к святому старцу.

 —  Поскольку речь здесь идет о спорном вопросе,  — сказал Шридаман,  — который, видимо, должен быть решен не нами, то я вполне одобряю это предложение и обещаю подчиниться приговору мудреца.

И так как в этом пункте они пришли к согласию, то все вместе покинули храм Матери Кали и вернулись к своей повозке, все еще дожидавшейся их внизу, у входа в пещеру. Но здесь тотчас же возник вопрос, кому из мужчин взять на себя обязанности возницы: ибо, с одной стороны, это дело телесное, с другой же — для него нужна голова, а Нанда знал дорогу в лес Дандака, до которого было два дня пути, она была у него в голове; по телесной же стати Шридаман больше подходил к тому, чтобы править упряжкой, отчего Нанда до сих пор и исправлял эти обязанности. Но теперь он уступил их Шридаману, а сам с Ситой уселся позади и только указывал ему, куда ехать.

X

Влажно-зеленый лес Дандака, до которого наши друзья добрались лишь на третий день, был изрядно населен святыми; но в то же время он был настолько велик, что каждому из них предоставлял вволю одиночества, да еще целый кусок грозного безлюдья. Нелегко пришлось паломникам, покуда они, от отшельника к отшельнику, дознавались, где обитает Камадамана, укротитель желаний, потому что все эти подвижники ничего не хотели знать друг о друге и каждый твердо стоял на том, что он одинок в громадном лесу и что его окружает полнейшее безлюдье. Лес обитали святые разных степеней: были среди них такие, что прошли через житейскую ступень «отца семейства» и остаток жизни, иногда даже вместе с женой, посвящали умеренному созерцанию, но были и вконец одичавшие, устремленные к последней одухотворенности йоги,[48] которые почти полностью обуздали резвость своих чувств, изнуряя плоть до последней крайности, и во исполнение нещадных обетов совершали наимрачнейшие деяния. Они неистово постились, в дождь, нагие, спали на земле, в холодное время года носили только мокрую одежду и, напротив, в летнюю жару садились меж четырех костров, дабы растопить свою земную материю, которая и вправду частично стекала с них, частично же растворялась в иссушающем жаре; но они подвергали ее еще и дополнительному истязанию, целыми днями взад и вперед катались по земле или пребывали в беспрерывном движении, быстро садясь и вставая, садясь и вставая. Если же при таких упражнениях их одолевала хворь, а значит, открывались виды на скорое преображение, они совершали последнее паломничество на северо-восток, питаясь уже не травами и клубнями, а только водой и воздухом, покуда тело не отказывалось служить им, а душа не воссоединялась с Брахмой.