Обнаров

Потом он посадил ребенка на пол, закрыл лицо руками и плакал уже не таясь, вздрагивая всем телом, точно желая, наконец, избавиться от копившихся в нем весь последний месяц боли и горя.

Беспалов с удовольствием доедал суп, оставшийся в тарелке Егора, когда в кухню вошел Обнаров.

– Уснул?

– Уснул.

– Слушай, вкуснятина, просто оторваться не могу. Вот пить ты не умеешь, а готовишь очень вкусно. Очень вкусно!

– С Ольгой поссорились? Голодный сидишь.

– Олька к матери смоталась, два дня как.

– Опять?

– Что значит «опять»? С ними не бывает «опять». Это процесс непрерывный, как смена времен года. Сейчас у нас зима.

– Не изменять не пробовал?

– Костик, ты давно моральным стал?

– Серый, взрослый мужик, а ума нету.

Беспалов через край тарелки допил суп и довольно подытожил:

– Хорошо, но мало.

– Давай, налью тебе еще.

– Ты только себе оставь, – заглядывая в кастрюльку, попросил Беспалов.

Обнаров вылил остатки супа в тарелку Беспалову, сел на диван напротив, откинулся на спинку и блаженно закрыл глаза.

– А сам? Давай за компанию.

– Не могу я, Серый. Не лезет ничего. Чуть что съем, сразу вон. Башка раскалывается, мочи нет. Сердце молотит, как напуганное. Суп варил, думал, вагон разгружаю.

– Выглядишь ты хреново. Я бы сказал, очень хреново. Фингал под глазом откуда?

– Не помню.

– Как это «не помню»? Судя по цвету, недельной давности.

– Слушай, у тебя же есть знакомый нарколог…

– Костя, куда тебе нарколог? Нарколог – это доктор, который лечит алкоголиков. Он их из запоя выво… – Беспалов осекся. – Тьфу ты! Морда твоя песья!

Беспалов отодвинул тарелку, достал телефон и стал звонить.

– Что? – едва дождавшись конца разговора, с надеждой спросил Обнаров.

– Сейчас приедет. Н-да…

Оба замолчали. Чуть слышно тикал будильник на холодильнике, шумно прихлебывал суп Беспалов, где-то наверху протяжно и противно выл водопроводный кран.

– Черт! Ненавижу город! Задница к заднице, как сельди в бочке! Как только смогу, на дачу уеду. Не могу больше в этих четырех стенах. Егора заберу и уеду.

– А что, это хороший вариант. Тепло уже. Лес… Озеро… Воздух свежий… Егору там хорошо будет. Да, и тебя никто дергать не будет.

– Это уж точно. Полтора жилых дома в деревне. Магазина нет. Мобильной связи нет. Один телевизионный канал…

Беспалов рассмеялся, Обнаров улыбнулся, одними кончиками губ.

– Ничего-ничего, Старый! Полежишь возле камина, почитаешь, рыбку половишь, с ружьишком побродишь, а через месячок купаться можно будет!

– Не знаю… Хочется лежать, и чтобы не шевелил никто. Сил нет. Внутри пусто, точно кто высосал все.

– Время, Костя. Пусть пройдет время…

– Серега, ты представляешь, Егор ходить начал!

– Да ты что! Когда?!

– Сегодня.

– Сколько ему, девять?

Обнаров кивнул.

– С хвостиком.

– Вот видишь, а ты говоришь, ты – алкоголик! Даже лет сколько сыну, помнишь!

– Месяцев, дурень!

Обнаров вымученно улыбнулся.

– Серый, у тебя завтра день творческий?

– Я на «Мосфильм» хотел съездить, поболтаться. А что?

– Останься у меня. За Егором присмотреть надо. Я думаю, что после капельниц я вряд ли сразу смогу встать.

– Чего, так хреново?

– Хуже. Честно.

– Ну, ты всегда у нас отличался любовью к крайностям. Вот и сейчас, сидишь как лягушка, раздавленная.

– Останешься или нет?

– Останусь. Что за вопрос?

– Спасибо.

– Только я жрать готовить не умею. Э-э! Костя, ты чего?!

Тело Обнарова обмякло. Голова безжизненно склонилась к плечу.

Беспалов осторожно уложил его на диван, потрогал пульс на шее, нервно сказал:

– Где ж этот нарколог-то долбаный?! Так же можно запросто богу душу отдать!

– Пальцев сколько видите?

– Четыре.

– Сейчас сколько?

– Два.

– Сейчас?

– Пять.

– Как ваше имя?

– Наполеон.

Обнаров попытался встать.

– Лежите-лежите! Вы куда? Нельзя вам вставать! Категорически нельзя, Константин Сергеевич!

– Б..дь! Да уйди ты от меня! – рявкнул Обнаров и грубо оттолкнул врача.

– Костя, я тебя умоляю, ляг! – сказал Беспалов. – Послушайся хоть раз в жизни кого-нибудь!

– Ничего-ничего, не нужно мне помогать, Сережа. Злость – это специфическая эмоциональная реакция на преграду, помеху в удовлетворении потребности. А помехой ему сейчас весь мир.

– Слышь, мозгоклюй, я тебе сейчас звук выключу!

– Старый, угомонись наконец! Врач конкретный. Я отвечаю.

– «Конкретный…» – передразнил Обнаров. – Где ты его только взял, этого «конкретного»? Двенадцать часов прошло. Мне только хуже! Голову давит, как в тисках. Хреново суетишься, «конкретный»! Сейчас тебе перо в жопу, кулак в зубы, шиш в карман – и на родину!

– Что ж вы, голубчик, хотели? Нельзя неприятности водкой заливать. Нельзя месяц издевательства над организмом исправить за двенадцать часов.

Обнаров обернулся к окну, где на полу, на ковре, Сергей Беспалов играл с его сыном.

– Послать бы тебя, фашист, по известному адресу, да перед сыном стыдно. Учтите, потомок Гиппократа, моя выдержка не беспредельна. Башка болеть не перестанет – уйдете с разбитой пятачиной! Подальше от философии и ближе к медицине!

Врач выразительно глянул на Сергея Беспалова, игравшего в кубики с Егором.