Обнаженная

И нѣжно укусивъ своими маленьками зубками маэстро въ щеку, молодая дѣвушка вышла въ сопровожденіи Miss, которая пыхтѣла авансомъ передъ утомительною прогулкою.

Реновалесъ долго не шевелился, словно не желая нарушить атмосферу любви, которою окружала его дочь. Милита была его ребенкомъ. Она любила мать, но эта любовь была холодна въ сравненіи съ пылкимъ и страстнымъ чувствомъ ея къ отцу. Дочери обыкновенно отдаютъ предпочтеніе отцамъ, сами того не сознавая, и чувство это является предвѣстникомъ другого, болѣе глубокаго, которое внушается имъ впослѣдствіи любимымъ человѣкомъ.

Реновалесъ подумалъ было отправиться къ Хосефинѣ утѣшить ее, но отказался отъ этого намѣренія послѣ короткаго размышленія. Все равно ничего не поможетъ. Милита была спокойна; очевидно, особеннаго ничего не случилось. Поднявшись къ женѣ, онъ могъ натолкнуться на ужасную сцену, которая отравила бы ему весь день и отняла-бы всякую охоту работать, убивъ въ иемъ юношески радостное настроеніе послѣ завтрака съ Текли.

Онъ направился въ послѣднюю мастерскую, единственную, заслужившую этого названія, потому что только она служила для работы. Котонеръ сидѣлъ тамъ въ своемъ любимомъ креслѣ, отдавивъ мягкое сидѣнье тяжестью грузнаго тѣла; руки его покоились на дубовыхъ ручкахъ кресла, жилетъ былъ разстегнутъ, чтобы дать свободу полному животу, голова глубоко ушла въ плечи, лицо было красно и потно, глаза – слегка затуманены отъ пріятнаго пищеваренія въ теплой атмосферѣ, нагрѣтой огромною печью.

Котонеръ постарѣлъ. Усы его посѣдѣли и на головѣ появилась лысина, но розовое и блестящее лицо дышало дѣтскою свѣжестью. Отъ него вѣяло мирнымъ спокойствіемъ цѣломудреннаго холостяка, который любитъ только хорошій столъ и видитъ высшее счастье въ дремотномъ состояніи боа, переваривающаго пищу.

Ему надоѣло жить въ Римѣ. Заказовъ стало мало. Папы жили дольше библейскихъ патріарховъ; раскрашенные литографированные портреты римскихъ старцевъ раззоряли его своею конкурренціею. Вдобавокъ самъ Котонеръ состарился, и пріѣзжавшіе въ Римъ молодые художники не знали его; это были все невеселые люди, видѣвшіе въ немъ шута. Время его прошло. Отголоски успѣховъ Маріано на родинѣ долетѣли до его ушей и побудили тоже переселиться въ Мадридъ. Жить можно всюду. Въ Мадридѣ у него тоже есть друзья. Ему было не трудно вести здѣсь такой же образъ жизни, какъ Римѣ. Онъ былъ лишь простымъ поденщикомъ въ области искусства, но чувствовалъ нѣкоторое стремленіе къ славѣ, какъ будто дружба съ Реновалесомъ налагала на него обязанность добиваться въ царствѣ живописи такого же высокаго положенія, какого достигъ его другъ.

Онъ снова сталъ пейзажистомъ, не достигнувъ иныхъ успѣховъ кромѣ наивнаго восхищенія прачекъ и каменщиковъ, останавливавшихся у его мольберта въ окрестностяхъ Мадрида; бѣдный людъ воображалъ, что этотъ господинъ съ пестрою розеткою папскихъ орденовъ въ петлицѣ былъ важною персоною – однимъ изъ великихъ художниковъ, о которыхъ писалось въ газетахъ. Реновалесъ доставилъ ему своей протекціей два почетныхъ отзыва на выставкѣ картинъ, и послѣ этой побѣды, не превышавшей успѣховъ всѣхъ начинающихъ художниковъ, Котонеръ почилъ на лаврахъ, рѣшивъ, что цѣль его жизни достигнута, и ему нечего больше трудиться.

Жизнь въ Мадридѣ была для него ничуть не тяжелѣе, чѣмъ въ Римѣ. Онъ жилъ у одного священника, съ которымъ познакомился въ Италіи, гдѣ они вмѣстѣ бѣгали по папскимъ канцеляріямъ. Этотъ священникъ, служившій въ верховномъ судилищѣ римской куріи, почиталъ за великую честь давать у себя пріютъ Котонеру, воображая, что тотъ сохранилъ дружескія отношенія съ кардиналами и состоитъ въ перепискѣ съ самимъ папою.

Они уговорились, что Котонеръ будетъ платить ему за комнату, но священникъ никогда не торопилъ своего жильца, все обѣщая, что онъ лучше возьметъ съ него плату натурою въ видѣ заказа на картину для одного женскаго монастыря, гдѣ онъ состоялъ исповѣдникомъ.

Столъ представлялъ для Котонера еще меньше затрудненій. Дни недѣли были распредѣлены у него между набожными богатыми семьями, съ которыми онъ познакомился въ Римѣ во время испанскихъ, католическихъ паломничествъ. Это были либо крупные горнозаводчики изъ Бильбао, либо богатые андалузскіе помѣщики, либо старыя маркизы, много думавшія о Богѣ, что ничуть не мѣшало имъ вести богатый образъ жизни, которому онѣ старались придать изъ чувства набожности строгій характеръ.