Обнаженная дважды

— Нет. Еще нет. Именно поэтому… — Сен-Джон остановился. — Я бы поступил против законов гостеприимства, а также не смог бы выказать знаков глубокой любви к вам, дорогая Жаклин, если бы мирился с вашим отсутствием в стенах моего дома вместо того, чтобы пригласить вас принять участие в маленьком завтраке. Еще я должен признать с глубокой скорбью, что в этом доме нет ни одной комнаты, ни одного сокровенного уголка, которые скрылись бы от взгляда моей матери… Так трудно найти слова, которые передают мои намерения, без того, чтобы…

— Пожалуйста, не надо стараться, — искрение сказала Жаклин. — Я понимаю. — Она поспешила продолжить, прежде чем Сен-Джон смог выдать еще одну тираду. — Я надеюсь, Сен-Джон, — и у меня на то есть причины, — что это неприятное дело послужит ко всеобщему удовлетворению — гм, почти всеобщему — очень скоро. Мне необходима ваша помощь.

Казалось, что Сен-Джон не испытал облегчения, услышав такое заявление, чего и следовало ожидать.

— Что? — спросил он.

— Только несколько вопросов. Во-первых, вы когда-либо находили то письмо, которое прятала от вас мама?

— Да, конечно. Шерри помогла мне после того, как я убедил ее, что мы не можем позволить маме хранить его. Она держала его под матрасом в своей кровати.

— Мне нужно это письмо, Сен-Джон. И остальные послания того же рода.

— Могу я спросить зачем?

Жаклин была готова к такому вопросу; она решила, что правда, даже часть ее, послужит так же хорошо, как и все прочее.

— Думаю, что знаю, кто написал его. Но мне нужно видеть его и сравнить с остальными… гм… доказательствами, прежде чем я смогу убедиться окончательно.

— Эта ужасная женщина, не так ли? — требовательно спросил Сен-Джон. — Эта развязная, толстая женщина.

— Я не вправе сказать больше, чем знаю. — Жаклин выглядела ханжески. — Если мои подозрения окажутся неправильными, невинный человек может быть ложно обвинен.

— Гм… да. Я понимаю. Хорошо, полагаю, что не будет вреда, если вы увидите его. Конечно, голословные обвинения против меня, очевидно, являются продуктом помешанного ума.

Вот почему он колебался. Помешанного или нет, обвинения были, очевидно, болезненные. Она заверила его, что не поверит им, даже если они были написаны папой римским, и в конце концов он потянулся к своему нагрудному карману.

— По правде сказать, я ношу его с собой. Мама перевернула весь дом в поисках письма, а это самое безопасное место.

— Спасибо. — Жаклин взяла потрепанную, много раз сложенную бумагу и положила в сумочку. — А остальные?

— Их было несколько. Но они абсолютно не похожи на это. Я не понимаю, почему…

— Просто обычная рутинная работа.

Жаклин становилась нетерпеливой. Было глупо полагать, что ей удастся к вечеру собрать все концы ниточек вместе, но мысль о том, что убийца проведет на свободе еще одну ночь и день, сильно тревожила ее. Так много могло случиться дурного. Ее планы защитить следующую жертву были так же плохо сплетены, как редкие нити гамака.

— Тогда заходите, и я передам их вам. Мне не нужно остерегаться вас…

— Я не дура и не садистка, — отрывисто произнесла Жаклин. — Разрешите мне спросить вас еще кое-что, Сен-Джон, прежде чем мы войдем в дом. Вы сжульничали в ответ на вопрос об опознании прошлой ночью. С того времени вы уже пришли к какому-либо заключению?

Сен-Джон, очевидно, был уже натаскан; ответ последовал быстро и без запинки.

— Решать — дело экспертов на основе прочных физических доказательств. Перед лицом всех фактов кажется невероятным, что она могла быть Катлин. Но для меня было бы безответственным делать заявление в настоящее время. Я только надеюсь на то, что личность ее может быть быстро установлена, прежде чем пресса устроит римские каникулы по поводу недавней трагедии.

— Угу, — отвечала Жаклин.

Она рассказала ему о переговорах со «Сладжем» и о своей надежде, что определенный ответ может быть получен прежде, чем эта достойная публикация окажется в газете.

— Никто не верит тому, о чем читают в газетах, — объяснила она. — Другие не станут верить до тех пор, пока не будет приведено достаточных оснований.

Сен-Джон просветлел. Это было, по его признанию, лучшей новостью, которую он услышал за несколько часов. Он был ужасно благодарен Жаклин за ее способности и предупредительность. Если бы имелся какой-нибудь способ, которым он мог бы выразить свою благодарность…

— Как насчет чашечки чая? — спросил он, открывая перед ней дверь.

— Я не могу задерживаться. — Жаклин последовала за Сен-Джоном в комнату, в которой никогда до этого не была; в ней стояли письменный стол и шкафы для хранения документов, а также несколько книжных шкафов. — Но мне бы хотелось переброситься словечком с Шерри, если это возможно.