Обнаженная дважды

Уже знакомая с запустением, царившим в коттедже Катлин, Жаклин предусмотрительно надела джинсы и несколько свитеров поверх старой рубашки. Волосы ее были уложены в тугой пучок и повязаны шарфом. Она презирала себя за то, что намеренно портила свою внешность, желая остаться в одиночестве. Намеки, которые, как заявляли некоторые мужчины, кроются в сексуальной одежде и косметике, были всего лишь досужими домыслами. По их допотопным стандартам, единственной одеждой, которая не даст им разумных оправданий для изнасилования, были закрывающее с головы до пят платье и накидка, принятые в мусульманских странах.

Лицо Сен-Джона заметно вытянулось, когда он увидел ее туалет. Однако он пытался шутить, предложил поболтать за чашкой кофе.

Не трогаясь с места как дерево, росшее перед крыльцом у фасада, Жаклин отказалась войти в дом.

— Я хочу сразу же приступить к работе, Сен-Джон. Вам не нужно провожать меня; погода не очень приятная. Просто дайте мне ключ.

Сен-Джон не хотел и слышать об этом. По крайней мере, она должна подождать, пока Марджори смогла бы приготовить для нее графин с кофе. Он смог бы донести его…

— Я привезла термос, — сказала Жаклин, указывая на свою раздувшуюся сумку. — Рискую быть грубой, но разрешите мне кое-что объяснить вам, Сен-Джон. Я могу работать только в одиночку, соло, без посторонних. Насколько я поняла из разговоров, Катлин не настаивала на этом. Так же, как и Джейн Остин. Но я не Катлин и определенно не Джейн Остин. Если вы хотите, чтобы я написала набросок побыстрее, вы должны обеспечить мне полное уединение.

Приняв обиженный вид, Сен-Джон заверил ее, что он создаст ей необходимые условия. Однако он настаивал на том, чтобы сопроводить ее.

— Завтра вы можете приехать туда, если вам будет угодно. Я только беспокоюсь, чтобы все было в должном порядке.

Испытывая легкое чувство раскаяния, Жаклин согласилась. Сен-Джон облачился в дождевик синего цвета, размером и формой напоминавший навес, раскрыл зонтик и проводил ее к ступенькам крыльца.

Так как он был на несколько сантиметров ниже ее ростом, то зонтик беспрестанно колотил Жаклин по голове. Она воздержалась от жалоб. Сен-Джон смиренно воспринял ее, надо признаться, резкую лекцию, а его намерения были — как она предполагала — искренними.

— Как чувствует себя миссис Дарси? — поинтересовалась Жаклин.

— Плохо. Совсем плохо. Сегодня у нее не самый лучший день.

Жаклин закусила губу и сдержалась. Она чуть было не спросила у Сен-Джона, что он сделал для улучшения состояния матери. Это не ее дело, напомнила Жаклин себе. Вероятно, он сделал все возможное. Не было причин подозревать обратное.

Если в заброшенном коттедже Катлин и было некое задумчивое, грустное очарование в весеннее время, то дождливым осенним днем он выглядел просто страшно. Даже цветы не могли скрыть его запустения. Внутри было еще хуже. Единственной лампочки без плафона под потолком было достаточно лишь для того, чтобы удостовериться в наличии пыли, паутины и плесени на оштукатуренных стенах, глаза в этой полутьме приходилось постоянно напрягать.

Сен-Джон закудахтал:

— Я сказал Марджори вычистить это место. Но я не предполагал, что погода будет такой мрачной. Я мог бы принести лампу из дома…

— Не обращайте внимания, — ответила Жаклин. — Я не пробуду… — Она остановила себя.

Жаклин не могла сказать, как долго она пробудет в коттедже, но и задерживаться здесь без необходимости ей не хотелось. Работать в таких условиях просто невозможно. Помимо всех остальных неудобств, о которых она уже думала, это гнетущее место ввергало в депрессию более прочих, в которых она когда-либо бывала. Даже привидение было бы лучшей компанией, чем это абсолютное небытие.

Она улыбнулась Сен-Джону.

— Я ко всему готова. Я так вам благодарна. Могу я оставить у себя ключ?

— Да, конечно. Я был бы счастлив, если бы вы пообедали со мной… с нами, но я предполагаю, что в этой сумке лежит сандвич.

Искра юмора в его голосе удивила Жаклин.

— Да, конечно, по правде говоря, я так и сделала. Я не могу позволить себе отвлекаться.

— И все же возьму на себя смелость пригласить вас на чашку чая или коктейль, прежде чем вы соберетесь уехать.

— Гм… Спасибо, я приду.

Ободренный обещанием, Сен-Джон удалился. Жаклин вздохнула с облегчением. Если бы не ее неискоренимая жалость к людям! Сен-Джон вел себя лучше, чем она ожидала; он, должно быть, страстно желал увидеть набросок оконченным. И не он один виноват в том, что он стал таким напыщенным, самодовольным лицемером.