Обнаженная Япония. Сексуальные традиции Страны солнечного корня

А если бы я начала говорить о тех гетерах, которые еще ниже, о хасицубонэ, то этому конца бы не было, да и слушать неинтересно»^[37].

Процитированный отрывок — пример дешевой любви, и если с нею все более-менее понятно: наиболее важная для современников, она канула в лету, то тропинка любви возвышенной чаще привлекает к себе пристальное внимание потомков.

Календарная любовь и «квадратные яйца»

Через несколько десятилетий после основания Ёсивары она настолько прочно вошла в жизнь японских горожан, а престиж отношений с дорогой проституткой стал столь высок и важен для мужчины, что все больше и больше гостей старались завязать связи с ойран не столько ради секса, хотя и он присутствовал тоже, сколько ради красивой, романтической любви или хотя бы ее демонстрации. Нормально, если такая любовь оказывалась неразделенной — либо у гостя была жена, с которой он по понятным причинам не желал расставаться ради красотки из Ёсивары, либо у него просто не хватало крупной суммы, необходимой для выкупа девушки из неволи. Тупиковая жизненная ситуация оказалась как нельзя более подходящей для сюжетной основы многочисленных поэтических, прозаических, а позже — и драматургических произведений, живописующих безысходные муки целомудренной страсти между красавцем гостем и красавицей ойран из Ёсивары или какого-нибудь другого «веселого квартала», нередко оканчивавшиеся двойным самоубийством по упомянутым причинам. Как вы помните, истории эти стали столь популярны, а имидж неразделенной романтической любви, где влюбленных может соединить только смерть, столь привлекателен, что в конце XVIII века правительству сёгуна пришлось запретить двойные самоубийства любовников специальным указом. Несмотря на высокую законопослушность японцев, декрет оказался не самым удачным законодательным актом — число самоубийств хотя и снизилось, но полностью они не исчезли. И в наши дни находятся пары, которые верят, что смогут быть вместе только в мире ином. Самой красивой историей любви для них по-прежнему считается та, что оканчивается смертью во цвете лет, а недолгой и счастливой совместной жизнью. Классический русский вопрос «А как жили Иван-царевич и Василиса Прекрасная после свадьбы?» в Японии был бы бессмысленен — им полагалось умереть до нее.

Нынче свяжет нас вино клятвой роковой — за любовь в грядущем мире чарку подниму!^[38]

Разумеется, не все романтические истории имели трагичную развязку — были и такие сказки, которые заканчивались по-европейски счастливо. Самая известная из них — пьеса Тамэнага Сюнсуй «Сливовый календарь любви». Хотя написана она уже на исходе эпохи Токугава — в 1832 году, реалии, отображенные в ней, характерны и для более ранних времен: закрытость самурайского общества способствовала тому, что многие общественные явления прежней эпохи сохранялись в Японии, как сохраняются препараты патологоанатома в физрастворе. «Веселые кварталы», в которых происходит действие «Календаря», описаны с ясностью и простотой человека, для которого они являются неотъемлемой частью повседневной жизни, как метро для москвичей. При этом пьеса уже лишена средневековой беспросветности, характерной для сочинений Ихара Сайкаку. И если Ихара описывает в основном жизнь Симабары и других «веселых кварталов» Киото и Осаки, то Тамэнага воспевает эдоские Ёсивару (легальный квартал куртизанок) и Фукагаву — один из самых известных, но полуофициальных районов развлечений, расположившийся недалеко от центра города вдоль реки Фука.

Есть в глубине квартала

Тупичок укромный —

Когда засыплет землю снег,

Следы гостей

Укажут путь к нему.

Впервые чье-то имя услышишь здесь —

И пожелаешь вечно

Свиданье длить...

Не знаю, в этом самом доме

Или в другом мы оказались,

Но мы, конечно, в Фукагава.

Здесь половодье чувств

И гавань страсти,

В портовых складах вожделения запас,

А корабли нагружены любовью —

Она у гостя на борту и в лодке

Красавиц, что спешат ему навстречу.

С причалов слышно то и дело:

Пожаловал такой-то господин!

Всегда здесь песни, праздник, гул застолья...^[39]

Несмотря на значительно большее, чем у Сайкаку, внимание к романтической стороне отношений и пренебрежение интимными подробностями, «Сливовый календарь любви» стал одним из самых ярких, талантливых и... самых безнравственных, по оценке современников, произведений о «мире ив и цветов». Естественно, безнравственным его считали те идеологи самурайского общества, которым тезисы «Хагакурэ» были значительно ближе, чем мелодраматические сочинения, к разряду которых относился «Сливовый календарь». Фактически гонения на подобную литературу явились одной из последних вспышек самурайской реакции перед подступавшей все ближе агонией эпохи воинов. В начале ее власти были лояльнее и обращали меньше внимания на мастеров чувственного слога. Теперь же, когда общество быстро двигалось в направлении торжества буржуазной морали, и похотливая трясогузка казалась храбрым воинам хищным орлом.