Обнаженная Маха

И Реновалес поддался ласковым уговорам жены, пошел на примирение, заставил себя не вспоминать об уничтоженном творении. Он улыбнулся с покорностью раба, который терпит свои цепи, потому что они обеспечивают ему спокойную жизнь.

С наступлением осени они вернулись в Рим. Реновалес возобновил работу на своего поверенного, но спустя несколько месяцев тот выразил недовольство его результатами. Не то чтобы signore Мариано стал рисовать плохо, конечно же нет; но торговые агенты жалуются на определенное однообразие сюжетов в картинах живописца. Старый еврей посоветовал художнику переменить образ жизни; скажем, на какое-то время уехать в Умбрию и рисовать крестьян на фоне суровых пейзажей и старых церквей. Или — и это еще лучше — переселиться в Венецию. Какие шедевры мог бы создать signore Мариано на тех каналах! Вот так и возникло у художника намерение покинуть Рим.

Хосефина не стала возражать, ибо жизнь с ежедневными приемами в бесчисленных посольствах стала надоедать ей. Когда развеялись чары первых впечатлений, Хосефина заметила, что светские дамы относятся к ней с оскорбительной снисходительностью, как будто она, соединив свою жизнь с художником, опустилась на ступеньку ниже. Кроме того, «аккредитованные» при посольствах молодые люди всех рас и оттенков кожи — и белокурые, и темноволосые, которые искали утешения в своей холостой жизни, не выходя за пределы дипломатического мира, — позволяли себе слишком дерзкие выходки, когда кружили с ней в вальсе или выписывали фигуры котильона. Очевидно, ее считали легкой добычей, ведь брак с художником не мог быть хорошей рекомендацией в аристократических салонах. Они обращались к ней с циничными предложениями по-английски или по-немецки, и ей приходилось терпеть и сдерживаться, кусая губы, потому что рядом стоял Реновалес, который не понимал ни слова и, казалось, радовался, что элегантные юноши, чьим манерам он пытался подражать, обнаруживают к его жене такое внимание.

Поэтому путешествие стало делом решенным... В Венецию! Друг Котонер попрощался с Реновалесами: ему жаль расставаться с ними, но его место в Риме. Именно в те дни заболел папа, и художник, надеясь, что святейший отец отойдет в мир иной, заготавливал полотна всех размеров, пытаясь угадать, кто же будет его преемником.

Возвращаясь мыслями в прошлое, Реновалес вспоминал жизнь в Венеции с неизменной нежной грустью. Это были его самые счастливые годы. Сказочный город посреди лагуны, окутанный золотым сиянием, словно парил над поверхностью покрытой рябью воды, он показался ему таким прекрасным, что на какое-то время художник забыл, как влекло его человеческое тело, его божественная нагота. Реновалеса очаровали старые дворцы, безлюдные каналы, лагуна с ее зеленоватыми тихими водами. Казалось, в этом старинном городе, безжизненном и вечно улыбающемся, обитает дух величавого прошлого.

Супруги поселились во дворце Фоскарини, массивном здании с красными стенами. Высокие, отделанные белым камнем окна выходили в водный переулок, ответвляющийся от Большого Канала. В древности здесь жили купцы и мореплаватели, завоевавшие не один остров на востоке Средиземного моря и не раз в истории носившие на голове блестящий золотой рог венецианских дожей. ^{37}Натиск современности, утилитарный и непочтительный к заслугам старины, не пощадил и дворец Фоскарини, превратив его в многоквартирный жилой дом. Как жаль, что украшенные позолотой салоны оказались изуродованными грубыми перегородками; в аркадах патио, покрытых филигранными узорами, оборудовали кухни; в галереях, обложенных мрамором, в течение столетий приобретшем янтарную прозрачность, висело мокрое белье; а там, где обсыпалась роскошная мозаика, налепили керамические плитки!